Лидия Чарская - Сестра Марина. Люсина жизнь (сборник)

При последних словах уткнувшаяся было в плечо черноглазой Юматовой Розанова отпрянула от подруги и, обратив к начальнице залитое слезами лицо, проговорила, всхлипывая и обрываясь на каждом слове:

– Хуже Наташе? Вы сказали хуже? Ольга Павловна! Сестрица, милая… позвольте, ради Бога, подежурить у нее сегодняшнюю ночь. Ради Бога! Я знаю… ей станет лучше со мной… Уж наверняка знаю… Пустите только на сегодняшнюю ночь в сестринский лазарет! Да?

– Но ведь до трех ночи вы дежурите в тифозном бараке, сестра, – напомнила Шубина.

– Это ничего. Я сменяюсь в три ночи. Переоденусь и приду к Наташе, – молил дрожащий, совсем еще детский, голосок.

– А когда же спать?.. – не меняя ни на йоту строгого выражения на суровом лице, спросила начальница.

– Спать? Ни-ни… На том свете все отоспимся вволю, – весело, сквозь слезы, рассмеялась девочка-сестра, играя всеми ямочками своего лица и блестя синими, как васильки, глазами.

Сухие костлявые плечи начальницы приподнялись немного.

– Хорошо, сестра Розанова. Я сама продежурю у Наташиной постели до трех. Ровно в четверть четвертого буду вас ждать для смены.

И сделав общий поклон, Шубина вышла из «десятого номера», оставив Нюту одну завязывать новые знакомства.

– Садитесь-ка сюда, давайте знакомиться, – своим грубым, басистым голосом проговорила сестра Кононова, усаживая Нюту у стола. – Чаю, может, хотите? С утра, поди, от страха перед новой жизнью не евши, не пивши, а? Розанова, перестали хныкать?.. Так тащите кипятку сюда. Да глядите, косынку напяльте, милая, не то опять влетит по первое число… – добродушно обратилась она к хорошенькой сестре.

– И так сбегаю… Прихорашиваться долго. Ушла наша инфлюэнца [14] Инфлюэ́нца – устаревшее название гриппа. Здесь – прилипала. ходячая… Разве Козел один шмыгает теперь по коридору…

– Надень косынку, котик, – нежным грудным бархатным голосом произнесла бледная Юматова и обдала хорошенькую Розанову мягким, ласковым взглядом.

– Для тебя, Елена, не только косынку – извозчичий кафтан надену, вот что, солнышко ты мое райское!

И Катя Розанова, бросившись на шею бледной женщине, принялась целовать ее.

– Ну, пошла-поехала. Теперь вплоть до ужина кипятку не дождешься, – заворчала Кононова. – Нежностей у нее этих самых полный карман. Да отпихните вы ее, сестра Юматова. Ведь, прости Господи, конца-краю ее лизанью не будет, – не то добродушно, не то с досадой продолжала она ворчать, недоброжелательно косясь на девочку своими медвежьими глазами, совсем заплывшими на толстом, дышащем здоровьем лице.

Но Катя уже была у двери.

У порога она остановилась. Красивое личико ее в минуту отразило невыразимый испуг, почти ужас.

– Батюшки мои! – в отчаянии всплеснув руками, шепнула она. – Что я натворила!.. Чайником нагрохотала, белугой ревела, а у Наташи-то все слышно в лазарете! Ах ты Господи Боже мой!

И схватившись за голову, она юркнула за дверь коридора.

Все последовавшее затем время, с его новыми, ежеминутно сменявшимися впечатлениями, прошло, промелькнуло для Нюты сплошным стремительным сном. Она точно жила и не жила в одно и то же время… Казалось, что вот-вот, стоит ей только сделать усилие и проснуться, и она снова увидит роскошную квартиру tante Sophie, сладко вопрошающие лица ее многочисленных компаньонок-приживалок, оригинальное, японского типа, личико кузины Женни, большую пеструю гостиную, толпу гостей генеральши и донельзя наскучившие светские лица. Услышит пустую болтовню о скачках, о театрах, о новом теноре Мариинской сцены, о новом платье княжны Нины, о новой муфте какой-нибудь баронессы.

Время шло, а Нюта не просыпалась… Сон окутывал ее все плотнее, все глубже… Оцепляла кольцом существующая действительность… Сон граничил с реальностью, и в душе Нюты постепенно умирал гнетущий ее страх.

Вернулась Катя Розанова, ликующая, задорная, шаловливая, как веселый котенок, и, сияя своими ямочками, заявила с уморительной гримасой на лице:

– Кушайте, сестрицы! Чай будет особенный. Я чуть Семочку впопыхах в коридоре этим самым кипятком не обварила.

– Вы с ума сошли, Розанова, что ли! – ударив по столу тяжелым кулаком, вскричала толстая Кононова. – Носитесь, как угорелая кошка, а нам всем после за вас отвечай…

– Полегче, сестрица, а то, не ровён час, столик-то и сломаете, – хихикнула Катя. – Ишь, кулачок-то у вас какой благодарный.

– Малыш вы этакий, девчонка! – добродушно-презрительно пробасила толстуха.