Клавдия Лукашевич - Дядюшка-флейтист (сборник)

– Липочка! Петр Васильевич! Идите чай пить! – низким, грудным голосом кликнула Марья Ивановна, не обращая больше внимания на девочку за диваном.

За тоненькой перегородкой послышалось движение. Отворилась дверь, и вошла девушка – полная, черноглазая, как две капли воды похожая на сидевшую за столом женщину. Девушка была в широком розовом ситцевом капоте [1] Капо́т – женское домашнее платье свободного покроя. ; волосы ее на лбу были завиты в бумажные папильотки [2] Папильо́тки – кусочки бумаги, на которые накручивают при завивке пряди волос. . Она поспешно подошла к зеркалу и стала внимательно разглядывать свое лицо.

Из-за дивана на смотревшуюся девушку устремились любознательные детские глаза. «Это Липочка опять на свой нос смотрит», – мелькнуло в стриженой белокурой головке.

– Ах, это противное кривое зеркало! Ну когда вы, мамаша, соберетесь купить хорошее? Своего лица узнать нельзя! – воскликнула черноглазая девушка.

– Подожди милая. Вот когда твой батюшка свою роденьку [3] Родню, родственников. с рук спустит… тогда можно будет и о наших удобствах подумать… Тогда и зеркало тебе купим.

– Смотрите, мама! Какая досада! Опять отчего-то у меня нос краснеет… Что мне делать?!

– Помажь на ночь кольдкремом [4] Кольдкре́м – косметический крем для смягчения кожи. , – посоветовала мать.

Развалистой походкой Липа подошла к столу, села удобно на диван и отложила себе с сухарницы половину булок.

– Не осталось ли у нас, мамаша, ливерной колбасы да вареньица? – спросила она гнусавым голосом, небрежно положив локти на стол.

Мать ласково улыбнулась:

– Ишь ты лакомка! Избаловала я тебя! Так и знала, что за чаем попросишь… Конечно, припрятала…

Она поднялась, достала из шкафа кусочек колбасы, чашку с отбитой ручкой и отдала все дочери.

– Петр Васильевич, да иди же чай пить! Наталья, бери свою кружку! – сказала Марья Ивановна, отставляя на край стола желтую кружку и откладывая ломтик хлеба, два сухаря и кусочек сахару.

Наташа вышла из-за дивана. Это была бледная, худенькая девочка лет семи-восьми, одетая в какой-то старый длинный балахон и в стоптанные туфли. Робко ступая по полу, она тихо подошла к столу, взяла кружку и отнесла ее на стул, к которому заранее подставила скамеечку. Девочка стала пить чай, жадно поглядывая на Липу и провожая глазами каждый кусок булки, который та, обмакнув в варенье, подносила ко рту. Хотелось ли ребенку попробовать вкусного или ее занимало чавканье девушки – так и осталось неясным.

В это время вошел высокий белокурый господин в очках, худощавый, сутуловатый. Из всех присутствующих только маленькая девочка поразительно походила на него. Вошедший устало потянулся, протер очки, жмуря глаза, а затем глубоко и как-то болезненно вздохнул на всю комнату.

– Фу, как устал! – вырвалось у него.

– Садись чай пить, – сказала Марья Ивановна.

– Погоди, дай немножко в себя прийти от этой каторжной работы.

Он стал ходить взад и вперед по комнате, потирая руки; проходя мимо Наташи, взглянув украдкой на сидевших за столом, он порывисто погладил девочку по стриженой головке.

– Машенька, налей Наташе еще чайку, – тихо сказал он.

– Что у нее языка, что ли, нет? Наталья, что же ты не спросишь? Хочешь?

– Позвольте, пожалуйста, тетенька, – заученным тоном ответила девочка, подходя с кружкой к столу.

– Может, ей булочки еще хочется? – начал было Петр Васильевич.

– Пожалуйста, не беспокойся… – перебила его жена. – Она получила всего вволю… Разве полезно наедаться на ночь? Ты не вмешивайся: твою племянницу не обидят!

Петр Васильевич стал пить чай. Он был молчалив, печален; между бровями у него пролегли глубокие морщины – свидетельницы тяжелых дум; пальцы его нервно барабанили по столу.

В комнате наступило молчание.

Черноглазая Липа с аппетитом допивала уже третью или четвертую чашку чаю.

– Мама, да нет ли у нас еще кусочка булки? – спросила она, заглядывая в чашку с отбитой ручкой.

Булка была предусмотрительно припрятана матерью, и девушка стала ее намазывать остатками варенья.

Петр Васильевич решительно тряхнул волосами и взглянул на жену.

– Машенька… Вот… я давно все хочу поговорить с тобой, – начал он каким-то заискивающим тоном.

– Насчет чего это? – удивилась Марья Ивановна. Липа перестала жевать и смотрела на отца.