Тамара Михеева: Лодка в больших камышах

Она выловила увязшего в овсянке лягушонка, вымыла его под краном и отнесла в траву.

Мы устроили сбор отряда для выяснения отношений. Алёнка демонстративно ушла.

— Это подло, — сказала я отряду.

— По отношению к лягушонку? — глядя мне в глаза, спросила Катеринка.

Все захихикали. Но не успела я и рта раскрыть, чтобы ответить им как следует, как на меня обрушилась лавина упреков. Оказывается, я ничего не знаю! Алёна Акинирова «достала всех в отряде», а я потакаю ей во всем! Она здорово играет в пионербол и настольный теннис, но только не за свой отряд! Она лучше за пятый сыграет! А вчера она сказала, что такая зарядка — бесполезная трата времени. Нет, чтобы аэробику преподавать или тренажерный зал открыть. А в столовой на дежурстве? Она же палец о палец не ударила! И на уборке территории ни бумажки не поднимет! Ей говоришь — а она делает вид, что не слышит, будто сама из пятого отряда!

Поток упреков был неиссякаем. И что мы, вожатые, могли им ответить? Все было так, как они говорили.

— Мы поговорим с Алёной, — сказала наконец А. М. — Но я запрещаю вам портить ей еду. Она должна полноценно питаться, как и любой из вас.

Разговаривать с Алёнкой предстояло, конечно, мне. Мы ушли с ней в беседку за нашим корпусом. Я говорила, она слушала опустив голову. Бывает иногда, что потеряешь какую-нибудь вещичку и вроде бы точно помнишь, что положил ее вот здесь, весь дом обойдешь, а найти все равно не можешь. И чем дольше ищешь, тем больше раздражаешься. Вот что примерно я испытывала, разговаривая с Алёнкой по душам.

И наконец не выдержала, выпалила в сердцах:

— Если тебе не нравятся наши ребята, ты же можешь перейти в другой отряд!

Честно говоря, я очень надеялась, что она скажет: «Да, переведите меня!» — мы ее переведем, и мои ребята, которые до ее появления были такими добрыми, открытыми, чуткими, снова станут такими, как прежде.

Но она сказала:

— Какая разница, в каком отряде? Везде одно и то же, — и усмехнулась.

Я вдруг почувствовала совсем не педагогический приступ бешенства. Да что она о себе возомнила? Правы были ребята, во всем правы! Ладно, пусть! Лягушек в тарелках больше не будет, приказы А. М. не обсуждаются, а объявят бойкот — поделом, будет знать, как себя вести!

— Маша, я пойду, ладно? — И, не дожидаясь моего ответа, она соскочила с высокой скамейки.

Я смотрела ей вслед, пытаясь поддержать в себе раздражение на нее, но ничего не получалось. На душе было скверно.

…Бойкот объявили. Молчаливый и единодушный. Я спрашивала у Васьки как у человека свободолюбивого и умного:

— Имеет право человек быть самим собой или нет? Ну не хочется ей с вами в пионербол играть, вот она и не играет! Она не подделывается под вас, она честно говорит, что не хочет, потому что не обременена стадным чувством.

— Она в коллективе? — спорил Васька яростно. — Вот пусть и подчиняется закону большинства! А не нравится — проваливай в лес и живи там, как тебе хочется!

— Васька! — сказала я тогда жалобно. — Ну позор-то какой: бойкот в отряде! Ну помоги ты мне, а?

— Не буду! — буркнул Васька и надменно вскинул голову. — Я… это… «обременен стадным чувством».

И ушел, гордый и независимый.

Вечером того же дня, перед дискотекой, меня поймал Василий Николаевич.

— Что, Маша, не ладится с новенькой?

Я покачала головой.

— А ты знаешь, что она с ребятами из пятого отряда дружит?

— М-м-м-м… — растерялась я. — «Дружит» — пожалуй, громко сказано, в гости ходит — это да, сама видела.

— Интересная девочка, — взлохматил волосы Василий Николаевич. — Она, кстати, бальными танцами занимается. Знаешь?

— Н-нет.

— Вот-вот. Захожу сегодня в актовый зал, а она на сцене какую-то самбу танцует. И так здорово, сразу видно профессионала: без музыки, для себя, но так четко — глаз не оторвать! Меня увидела, смутилась, конечно, глаза в пол. Ну поговорили немножко. Интересная девочка, самодостаточная.

Сказал и пошел. Я чуть ему в руку не вцепилась. С криком: «Спасите-помогите!»

«Интересная девочка» всюду ходила теперь одна. В столовую шла на расстоянии, и на зарядку, и купаться. На отрядных мероприятиях сидела в стороне, а в свободное время убегала к пятому отряду. На сончасе отгораживалась от всех книжкой. И молчала. Всегда. Она тоже объявила нам всем бойкот.

Однажды я увидела Алёнку в обществе очень красивого мальчика: смуглого, синеглазого, с длинными и тонкими, как у скрипача, пальцами. Они качались на качелях. Молчали. Только изредка поглядывали друг на друга и прятали улыбки. Мальчик был смутно знакомый. То ли из третьего отряда, то ли из спортлагеря.