Галина Смирнова - Максимка, Толик и друзья (сборник)

– А мой Саша упал, играя на улице, – сказала редиска, – и испачкался, и пришёл, и сразу повесил комбинезон в шкаф. И я тоже стала грязная.

– Я хочу помыться, – сказала вишенка.

– И я, – ответила редиска.

– Мой Миша, – сказал красный помидор, – принёс из дома конфету, которая растаяла, и моя верхняя полка стала вся такая сладкая и липкая, что даже неприятно.

– А мой Коля нашёл на улице камушек, – рассказывал синий баклажан, – принёс этот камушек в раздевалку и, когда все ушли, стал рисовать им на моей стенке. Он рисовал и всё приговаривал: «Каляки-маляки, каляки-маляки!» И смеялся при этом. А мне было так больно!

– Да, да, именно больно, – включился в разговор зелёный огурчик. – Денис вчера сломал машинку, а потом стал колесом от неё царапать мою дверцу, а колесо-то железное, я терпел… ранка осталась, – дверца с огурчиком приоткрылась и скрипнула, словно всплакнула.

– Моя Света сегодня карандашом подрисовывала мне лучи, как будто я солнце, – сказал жёлтый персик, – а на соседнем шкафчике с арбузом она нарисовала листики. Ну ладно, лучи солнца могут быть красными, но у арбуза ведь не бывает красных листьев, правда?

– Мне кажется, не бывает, – вздохнул синий баклажан, вспомнив о Коле.

Так они охали и ахали, жалуясь на своих хозяев, вишенка и слива, яблоко и груша, огурчик, помидор, редиска, персик. Кто-то из них был испачкан, кто-то поцарапан, кто-то разрисован цветными карандашами.

Фрукты и овощи на картинках поникли, сморщились, съёжились, и такие они были все грязные и несчастные, что хоть плачь. А потом они уснули.

И снился им всем один и тот же сон, будто пришёл добрый волшебник с мылом, щёткой, с влажной тряпкой и всех помыл, почистил и стёр, убрал всё лишнее, все эти каляки-маляки.

На следующий день в группу пришла новая девочка, она разделась и, когда её мама ушла, вынула из кармашка платья маленький пакетик с влажными салфетками. Потом девочка посмотрела на репку на своём шкафчике, около которой синим карандашом было нарисовано непонятно что – то ли жук какой-то, то ли самолёт сломанный.

Она потёрла жук-самолёт салфеткой, которая очень быстро стала грязной, потом взяла новую и снова потёрла.

Вскоре на голубом шкафчике красовалась нарядная жёлтая репка, чистая и аккуратная.

Девочку звали Оля.

– Возьми, – она протянула влажную салфетку Насте.

– Держи, – и дала салфетку Саше.

Настя оттирала вишенку, а Саша – редиску, и через несколько минут вишенка и редиска стали такими яркими, будто их нарисовали сейчас.

Миша тоже взял салфетку, долго оттирал растаявшую конфету, менял салфетку несколько раз, но добился всё-таки своего: полка в шкафчике стала гладкой, приятной на ощупь и совсем не липкой.

Потом и Коля, и Денис, и Света, и другие ребята тоже помыли и почистили свои шкафчики, на которых теперь, сияя чистотой, улыбались вишенка, редиска, помидор, огурчик, персик и другие овощи и фрукты.

А у Тёмы на шкафчике, как оказалось, рядом с арбузом была нарисована отрезанная долька, которую никто не видел из-за прилипшей жвачки, и эта долька, когда проявилась на свет, была как самая настоящая, такая настоящая, что её даже съесть хотелось.

Теперь по вечерам, когда дети уходили домой, и в раздевалке становилось тихо-тихо, картинки на шкафчиках снова начинали разговаривать между собой, но уже радостно и весело.

А каляки-маляки стали жить только в альбомах для рисования.

У Алёши заболел зуб.

Он вспомнил, как летом его группа из детского сада ходила в поликлинику к зубному врачу-стоматологу.

Осмотрев с помощью маленького зеркальца и пинцета зубы, стоматолог сказал Алёше, что всё хорошо, всё в норме.

А Вите и Артёму поставили пломбы, и они не плакали, а вышли из кабинета как ни в чём не бывало.

И Витя сказал:

– Совсем даже не больно, только есть нельзя два часа.

А сейчас, осенью, Алёше исполнилось пять лет, и он перешёл из младшей в среднюю группу детского сада.

В тот день воспитательница сказала:

– Завтра наша группа пойдёт на осмотр к стоматологу.

После этих слов зуб у Алёши заболел как будто сильнее, да ещё Петя стал рассказывать, что у него зуб шатается, и его, наверное, придётся удалить.

– Вырвать, – поправил его Никита.

– Не вырвать, а удалить, – настаивал Петя, ему не нравилось слово «вырвать».

– Правильно, Петя, – сказала воспитательница. Услышав разговор мальчиков, она подошла к ним: