Галина Смирнова: Ледоход и подснежники (сборник)

© Смирнова Г. П., 2017

Я ждал Нину на старом месте, там, где мы познакомились и где назначали свидания.

Здесь была конечная остановка троллейбусов.

В тот день, почти год назад, шёл сильный дождь, и я, выскочив из троллейбуса, пытался раскрыть зонт, но что-то в его механизме расстроилось, и я застрял в двери.

А когда вышел и хотел поскорее пойти домой, на меня сзади налетел кто-то, чуть не сбив с ног.

– Извините, – услышал я.

Я оглянулся, это была девушка, молоденькая, худенькая, в тоненьком, светлом платье, она стояла на выходе из троллейбуса, на последней ступеньке, собираясь нырнуть в непогоду, ветер и дождь.

Похоже, ни дождевика, ни зонтика у неё не было.

– Вам далеко? – автоматически спросил я, и, не дожидаясь ответа, предложил. – Вставайте рядом, не то совсем промокнете.

Девушка, взяв меня под руку, пошла рядом.

Над нами был большой, уютный зонт, по которому беспощадно хлестал резкий дождь, и вдруг я осознал, что мне хорошо идти вот так, под шум дождя, в ногу, молча, вместе с доверчиво прижавшейся ко мне девушкой.

Её звали Нина, она жила недалеко от остановки – через шоссе и ещё минут пятнадцать вдоль озера по тополиной аллее.

Я проводил её до подъезда и пошёл домой.

На этом всё, казалось бы, и закончилось, но через три дня мы неожиданно встретились там же.

В этот раз я вызвался проводить Нину не из-за желания оградить её от дождя, которого не было, а просто… Даже сам не понял почему.

Наши распорядки дня совпали таким образом, что несколько раз в неделю, не сговариваясь, мы встречались на конечной остановке, и каждый раз я провожал Нину.

А потом я назначил ей свидание, нетрудно догадаться где.

Место это было довольно малолюдное, но симпатичное: небольшая площадь, объехав которую, троллейбусы возвращались на свой маршрут, была со всех сторон окружена живописными зелёными газонами, засаженными молодыми деревьями, и это были не юные саженцы, а уже подросшие и крепкие рябины, липы, берёзы.

Напротив остановки стоял обычный блочный двенадцатиэтажный дом, а на газоне около него, помимо посаженных деревьев, рос огромный, раскидистый старый клён, около которого уютно стояла скамейка.

И здесь, под кроной старого клёна, как под крышей дома доброго друга, мы встречались.

Я жил с одной стороны широкого шоссе, Нина – с другой, и остановка нас соединила.

Иногда мы садились в троллейбус и ехали в центр города, иногда гуляли в парке, близком, заброшенном, и оттого по-особому привлекательном своей непричёсанной красотой и раскрепощённой вольностью лужаек, тропинок и аллей.

Я любовался Ниной, глядя на её лёгкие, светлые, летящие волосы, на глубокие синие глаза, загорающиеся тысячами искр, когда она смеялась или смотрела на меня иной раз так пристально и глубоко, будто в омут; мне нравились её ладная, тоненькая фигурка, нежные плечики и голос, мягкий, женственный, нравились естественность и простодушие, и я сходил с ума от её запаха, сравнимом с дуновением цветущего луга, сияющего утренней росой.

Я влюбился.

Нина училась в институте, жила в студенческом общежитии, и месяца через три после знакомства мы стали жить вместе, в моей квартире – я, сорокалетний, неисправимый холостяк, и молодая красавица. Моему счастью не было границ, и я думал, так будет всегда.

Но, как пишут великие, «ничто не вечно под луной», увы, я вынужден признать правоту этих слов.

Началось с того, что из её сумки выпал читательский билет в библиотеку, как следовало из документа, студента той же группы того же института, где училась Нина.

Разумных объяснений этому факту не прозвучало, а последовали смс-ки, утренние, вечерние и ночные, последовали телефонные звонки и её короткое: «Я перезвоню».

А потом… Потом она пропала на три дня, потом на неделю.

Она вернулась. Я простил, я умолял её не бросать меня.

Сейчас её снова не было, не было уже десять дней.

Я с трудом дозвонился до неё, и мы договорились встретиться там же, как раньше.

Я сидел на скамейке рядом с моим другом – старым клёном и рассказывал ему, как мне плохо и печально без неё.

Добрый друг понимающе вздыхал, шелестя пожелтевшими листьями, и бросал их мне под ноги – возьми, не грусти, а лихой приятель ветер подхватывал и кружил опавшие листья, устраивая в мою честь то салют, то хоровод, то пронзительный блюз.