Кристине Нестлингер - История одной семейки

Но то, что резинки вытворяли сейчас, — такого я не припомню! Они словно взбесились — натягивались как сумасшедшие, рвались, сплетались в клубок, потом снова расплетались и вставали параллельно в ряд, будто струны трехмерной арфы. Казалось, вот-вот кто-нибудь заявится и начнет играть на этой арфе какое-то безумное произведение.

Йоши вошла в прихожую, а мои четыре умалишенные родственницы подошли к перилам лестницы и пялились вниз.

— Что случилось? — спросил я тихо.

Йоши уткнулась мне в плечо. Она не всхлипывала, ничего не говорила, только моя шея и рубашка на груди тут же промокли от ее слез.

С лестницы раздался бабушкин крик:

— Ольф! Ольф! Ольф!

Это было похоже на лай злого сенбернара. Сенбернар стал спускаться по лестнице.

Мамина комната оказалась единственной, куда можно было проскользнуть, не проходя мимо злобной собаки. К тому же в ее двери всегда торчит ключ, поэтому я схватил Йоши за руку, влетел с ней в мамину комнату и повернул ключ в замке.

Усадив Йоши на диван, встал рядом с ней и гладил по черному ежику.

— Дай платок, пожалуйста, — сказала Йоши.

Платка у меня не было, и я протянул ей мамин шелковый шарф, висевший на ручке кресла. Но Йоши не хотелось его пачкать. Она высморкалась в руку и вытерла ладонь о брюки. Потом вытянулась на диване, закрыла глаза и рассказала все, что произошло с субботнего вечера.

Во-первых, от брата пришло сообщение, что он, перепрыгивая во Флоренции через ограду, растянул лодыжку, а с растянутой лодыжкой он не может вести машину. И поэтому еще на неделю останется у своего итальянского друга, чтобы привести ногу в порядок. В общем, всех благ всем на следующие десять дней, извинения и все такое!

А во-вторых, записка от брата все равно уже ничего не исправит, потому что — если верить подружке Йоши — в субботу из школьной дирекции родителям Йоши отправили заказное письмо, в котором просят выяснить местонахождение ученицы Йоханны Эдлингер.

В-третьих, нет никакого смысла отлавливать у дома почтальона и выманивать у него письмо (с заказными письмами это не так-то просто), потому что мать Анны, зубрилки из Йошиного класса, — опять же, по словам подружки, — сказала, что она проинформирует мать Йоши о своих наблюдениях у Муксенедера. Это ее священный долг и родительская солидарность!

В-четвертых, в воскресенье мать Йоши сообщила, что в понедельник утром идет покупать ковер. Для ковра ей понадобятся деньги, которые она откладывала в синюю коробку. Из этой коробки в последние две недели Йоши каждый день что-то брала. Ее скудных карманных денег ни за что бы не хватило на посиделки у Муксенедера!

И в-пятых, родители Йоши жутко возмущены тем, что брат, вместо того чтобы прилежно учиться и сдавать два пропущенных экзамена, сидит в Италии с растянутой лодыжкой. Они в препоганейшем настроении.

— Я не могу вернуться домой, — сказала Йоши, — правда не могу. Письмо из школы, наверное, уже дошло. А мать Анны уже позвонила и сказала, что видела меня у Муксенедера. А мама уже подсчитала свои деньги на ковер и заметила, что почти тысячи шиллингов не хватает! Они меня убьют!

Я принялся успокаивать ее. Может быть, сказал я, мать Анны не дозвонилась. А письмо из школы, вполне возможно, отправили только сегодня, потому что по субботам секретарша работает вполсилы и почтовые отделения закрываются уже в десять утра. Ну а кражу, сказал я, просто надо упрямо отрицать. Ведь деньги мог забрать и брат, прежде чем уехать в Италию. Или домработница. Или кто-нибудь из гостей.

— Ты не понимаешь, — сказала Йоши. — Ты не знаешь моего отца!

Она села и стянула свитер. Повернулась ко мне спиной. Через правую лопатку наискось бежал неровный багрово-красный шрам.

— Вот что получается, если его разозлить, — сказала она, — и это всего-навсего из-за двойки по математике! Он меня бил деревянной вешалкой, а потом толкнул на стеклянную кухонную дверь. Брат из меня тридцать осколков вытащил.

Йоши снова натянула свитер.

— Парочка осталась внутри, они потом вышли вместе с гноем, потому что родители даже не пустили меня к врачу, чтобы тот не заявил куда надо. У меня все тело было в синяках!

Йоши снова легла.

— Я правда не могу домой, правда, — сказала она еле слышно, — этого раза я не переживу. Честно. Когда он принимается за меня, я так чудовищно боюсь, даже не могу описать.

Йоши отвернулась к стене.

— Однажды, — продолжила она монотонно и тихо, — он набросился на меня как сумасшедший, и я хотела выпрыгнуть в окно. И выпрыгнула бы, если б мать в меня не вцепилась. Точно бы выпрыгнула! Хоть мы и живем на шестом этаже…