Кристине Нестлингер - История одной семейки

Я проводил Солянку домой. Мне удалось увильнуть от прощального поцелуя, потому что у подъезда Солянки сплетничали две женщины. Одна из них была соседкой Уллерманнов. В их присутствии Солянка никаких нежностей допускать не хотела. Ее родители разрешат ей целоваться и обниматься лишь по получении аттестата зрелости, то есть с восемнадцати лет.

— Тогда до завтра, Вольфи, — сказала Солянка, прежде чем исчезнуть в подъезде. Я кивнул.

При этом ни в какую школу я завтра не собирался. Нельзя же пропускать только тот день, в который пишут контрольную. Это выглядит подозрительно. Проболеть надо еще как минимум три дня, решил я, чтобы Сузи-Гипотенузи ничего не заподозрила.

К сожалению, мама уже была дома, когда я вернулся. Она сказала, что ушла с работы пораньше — поухаживать за своим больным сыном. Я ей, конечно же, не поверил. Скорее всего, она позвонила с работы, тетя Фея что-то беспомощно пролепетала, и мама поняла, что дело нечисто. Я решил рискнуть, состряпав спасительную ложь. Сказал, что был у доктора Бруммера, нашего семейного врача. Как и всякая спасительная ложь, эта увертка была жутко глупой, потому что мама сразу же захотела посмотреть на рецепт от доктора Бруммера. Да еще тетя Фея наврала ей, что я пошел к Гарри за домашним заданием по математике. Тоже спасительная ложь — глупее не придумаешь. Задание по математике можно ведь узнать и по телефону!

Мама прочла мне длинную лекцию, сопровождаемую охами и вздохами, лекцию того сорта, что обычно приводят меня в бешенство. Но на этот раз я просто не мог сердиться. После того, как я прочел «горестные тетрадки», вид мамы почему-то повергал меня в умиление и меланхолию. Поэтому я не повел себя «наглецом», как говорит бабушка, не стал применять свой знаменитый первобытный крик, а просто сказал:

— Послушай, мамуля, дорогая моя, все это не имеет никакого смысла, гимназии мне не закончить. Забери меня оттуда, отдай в обычную школу, на большее я не способен!

Мама была потрясена до глубины души. Она не может себе представить отпрыска, не отучившегося в университете. И она заговорила чрезвычайно ласково. Попробовала меня «поддержать» и «подбодрить». Уговаривала, будто медсестра больного — я и милый, я и понятливый, я и смышленый. Настоящий умница, абсолютно сообразительный! Только вот чуточку ленивый… Но в жизни все можно наверстать! Всю следующую неделю мне следует оставаться дома, сказала мама, чтобы не терять время на всякую бесполезную ерунду вроде физкультуры, рисования или пения, а целеустремленно заниматься латынью, математикой и английским. Дорис поддержит меня в занятиях математикой, Андреа в латыни, а сама она будет помогать с английским. И тогда я закончу учебный год играючи, максимум с одной пересдачей. Только теперь надо все свои помыслы и силы сосредоточить на этой благой цели! И поскольку я никак не мог сказать маме, на какой благой цели уже сосредоточены все мои помыслы и силы, я пробормотал «о’кей», и мама была счастлива. Таким благоразумным я давненько не был, похвалила она меня, теперь я снова ее «добрый старый Ольф», и у нее возродилась надежда на «прекрасное будущее». В приподнятом настроении мама покинула мою комнату, ну а так как в важном для меня деле в этот день все равно уже больше ничего нельзя было предпринять, я сел зубрить латинские глаголы. Чтобы в доме воцарился мир, я позволил Андреа после ужина проверить меня. Я все ей ответил, кроме двух слов, но эта корова, вместо того чтобы похвалить, только ругалась:

— Вот видишь! Ты просто ленишься! Можешь же, когда захочешь!

А Дорис язвительно добавила, что с латынью, может, все так и есть, но по математике я полный ноль, и никакая зубрежка мне не поможет. Тут вскипела мама. Она сказала, что человека с такими взглядами и близко нельзя подпускать к школе. И ей уже сейчас ужасно жалко детей, которых Дорис когда-нибудь будет обучать! Теперь надулась Дорис и умотала в свою комнату — а я вздохнул с облегчением. Не дай бог она начала бы долбить со мной еще и математику. После латыни я уже был на это категорически не способен.

Людям вроде меня, которые долго ничего не учили, надо много времени на раскачку.

Всю следующую неделю и я вправду занимался. Зубрил часами так прилежно, что тетя Фея была совершенно потрясена и по несколько раз на дню приносила мне свежевыжатого апельсинового сока — ведь, по ее словам, когда занимаешься умственным трудом, расходуешь много витаминов.