Николай Печерский: Масштабные ребята

Первый раз в жизни отец так обстоятельно разговаривал со мной на моральные темы. Я не хочу вмешиваться в дела взрослых, но я думаю, что мужской разговор с выводами и моралью иногда тоже полезен. Я слушал отца, наматывал все на ус и перевоспитывался.

Когда отец закончил, я спросил про геолога, которого он отправил на озеро. Оказалось, отец схитрил и написал мне в письме совсем не то, что было на самом деле. Отец сам поехал в тайгу и разыскал возле озера в небольшом ручейке красные камни пиропы.

…Я начал разматывать клубочек с пиропом, а отец закончит и доведет до победного конца. Это очень приятно, когда нужное и полезное дело делают и сын, и отец, и вообще вся семья. Я не сомневался, что нас с отцом ждет впереди удача. Отец отправился по красной тропе пиропов и найдет кимберлитовую трубку. И тогда только надо вбить рядом колышек, чтобы не потерять заветное место и дать новому месторождению алмазов название.

Я намекнул отцу про колышек и чернильный карандаш.

Отец посмотрел на меня своими черными хитроватыми глазами и сказал:

— Ты знаешь, Коля, я совсем упустил это из виду. У тебя есть какое-нибудь предложение?

— Покамест нет, папа…

Отец нахмурил брови, подумал минутку и сказал:

— Давай назовем месторождение Егоркиным. Как ты думаешь?

— Ну конечно, папа, какие могут быть разговоры!

Отец разговаривал со мной ровно полчаса. Он приехал вместо письма, а письмо, даже самое интересное и приятное, не бывает без конца. Отец торопился. Впереди у него были важные дела. Он уезжал разыскивать Егоркино месторождение алмазов.

— До свидания, сын!

— До свидания, папа!

Машина заревела, покачалась из стороны в сторону и, подпрыгивая на ухабах, помчалась вперед. Я вспомнил про свой пироп на толстой суровой нитке. Но было уже поздно.

Ну, ничего. Счастливой тебе удачи, папа! Я оставлю красный камень пироп на память о маленьком якутском мальчике Егорке, отважном солдате и настоящем человеке.

Добрые вести не лежат на месте. Через десять минут седьмой-а и седьмой-б знали, что ко мне приезжал по специальным делам отец и разрешил мне остаться на стройке. Поздравляли меня и Ленька Курин, и Ира-большая, и Манич. Только Ира-маленькая не разделяла почему-то общего ликования и восторга. Она грустно смотрела на меня издали и временами вытирала ладонью заплаканные покрасневшие глаза.

Я подошел к Ире-маленькой и спросил, что с ней случилось. Ира ждала этого вопроса. Она тяжело вздохнула и голосом, в котором дрожали и перекатывались, будто серебряные горошины, невыплаканные слезы, сказала:

— Коля, Леня Курин сказал, что сегодня Пал Палыч будет проводить с нами беседу на тему «Кем ты хочешь быть»?

Ну и чудачка же эта Ира. Нашла о чем говорить! Если меня растолкают ночью и зададут такой вопрос, я отвечу немедленно, без всякой запинки. Теперь меня уже никто не собьет с толку. Даже Ленька Курин!

Мои слова и мой бодрый тон не успокоили Иру-маленькую. Она оглянулась по сторонам и, снизив голос до шепота, сказала:

— Коля, можно сказать Пал Палычу, что я хочу быть балериной?

Только тут я понял, какие сомнения терзали Ирину душу. Я потер для виду пальцем висок, подумал минутку и разрешил Ире-маленькой говорить с Пал Палычем и быть балериной. В конце концов, если хорошенько разобраться, балерины тоже масштабные люди…

Вечером мы все пришли с Пал Палычем на берег Вилюя. Мы часто приходили сюда. Поговорить, помолчать, подумать о своей жизни. Из тайги неслышным лисьим шагом вышел и прилег у самой воды синий вечер. И только где-то далеко-далеко, почти у самого горизонта, светилось, остывая на глазах, легкое белое облачко.

Потрескивал, отгоняя комаров, дымокур. Я сидел возле огонька и смотрел на Пал Палыча. Если Пал Палыч спросит меня, я поднимусь и скажу ему о нашем решении.

Мы окончим школу и всем классом пойдем на какую-нибудь новую большую стройку. Я не хочу говорить ничего плохого о седьмом-б. Там тоже масштабные ребята. Но лично я думаю, что впереди всегда будет наша бригада. Наш класс гремел и будет греметь на всю тайгу!

Пал Палыч не начинал почему-то разговора. Может, Ленька соврал, а может, Пал Палыч передумал спрашивать нас, кем мы хотим быть. Пал Палыч курил свою бесконечную папиросу, задумчиво и даже как-то нежно поглядывал на нас. По-видимому, Пал Палычу все было ясно без слов. Масштабных людей видно всегда. Даже тогда, когда они молчат.

Учугей — хорошо.