Анна Вербовская - Когда мой папа надевает шляпу

– Вот оглобли.

Колька показал на две торчащие из телеги палки.

– Вот Чалый.

Между оглоблями лениво помахивал хвостом серый, с проседью, конь.

– Вот мой дядя. Василием Степанычем звать.

Василий Степаныч оказался весёлый и весь покрытый неровным загаром. Лицо и шея у него были тёмно-коричневые, а руки и грудь – молочной, какой-то даже детской белизны. Одет он был в засаленные штаны и видавшую виды кепку, лихо сдвинутую на затылок.

– Здорово, племяш! – сверкнул зубами Василий Степаныч. – С другом пришёл? Как звать-то?

– Минькой. Дядь Вась, он на телеге никогда не катался.

– Во дела-а-а… – почесал в затылке дядя Вася. – Что ж прикажешь делать?

– Прокати, дядь Вась…

– А что мне за прок? – усмехнулся дядя Вася. – Что мне с того будет?

– Мы тебе за это большое спасибо скажем!

– Спасибо – это хорошо, – согласился Василий Степаныч.

В те счастливые времена вообще всё делали за спасибо и счётов никто ни с кем не водил.

– Ну, полезайте! – скомандовал бригадир. – Вон, Федька сейчас поедет…

– Пошли, пока не передумал, – шепнул Колька папе… в смысле Миньке… в смысле… ну, в общем, вы поняли.

И они наперегонки бросились к телеге, на которой уже выросла куча сена размером с Казбек. Колька едва успел крикнуть «спасибо», как они уже были на самой вершине этого Казбека, под облаками.

Тут-то Василий Степаныч достал из кармана свой старенький «ФЭД» и щёлкнул.

– А фотографии-то когда будут? – крикнул сверху Колька.

– Н-н-но! – причмокнул Федька и взмахнул поводьями.

– И-и-и! – согласилась лошадь.

Телега дёрнулась. Казбек покачнулся. Они поехали.

Чалый шёл не спеша, как будто боялся расплескать свою ношу. Телега ровно, усыпляюще подрагивала. Сено кололо босые ноги, лезло за шиворот и в рукава.

– Всё-таки комбайнёром быть хорошо! – сказал Колька и откинулся на спину.

– А лётчиком лучше!

Мой папа тоже улёгся на сено, рядом с Колькой. Сверху на него смотрели ватные облака. Под облаками шныряли, перечёркивая небо, юркие ласточки. Высоко-высоко оставил белую полосу еле различимый с земли самолёт…

…Папа задумывается, смотрит в окно, как будто ищет там тот самый след от самолёта.

– Ну самолёт. Ну и что?

– И вот я кричу ему с телеги: выпустить закрылки! штурвал на себя! проверить крейсерскую скорость!

– А он?

– Что он?

– Ну выпустил закрылки-то?

– Да шут его знает. Может, и выпустил. Снизу-то не разглядишь.

– Ну и что?

– Что?

– Дальше-то что?

Папа перебирает старые фотографии.

– Дальше? Дальше проехали поле, потом перелесок, потом через речку по мосту.

– Ну а дальше-то… дальше!

– Дальше… ну, слушай…

…Мимо папы с Колькой проплывали облака, верхушки деревьев, печные трубы и крыши домов. Въехали в деревню.

– Самолёты красивее, – говорил Кольке папа. – Они такие стремительные, серебристые.

– Зато комбайны нужнее, – спорил Колька. – Они зерно собирают. Как без хлеба-то?

– Ага! – горячился папа. – А как ты без самолёта на Северный полюс попадёшь?

– А зачем мне туда?

– Эх ты, комбайнёр…

– Скоро на месте будем, – раздался снизу сиплый Федькин голос.

Они и не заметили, как добрались. Так хорошо было ехать в телеге, развалившись на мягком сене, – мечтать, спорить про комбайны и самолёты, смотреть в голубое небо, на облака.

И так они на эти облака засмотрелись, что…

Никто сразу и не понял, как это произошло…

В общем, ехали они себе, ехали, тряслись на неспешной телеге. И вдруг…

– Там при подъезде к этому сараю… ну куда сено свозили… – объясняет мне папа, энергично размахивая руками. – Так вот, там забор был. И ворота. По бокам два столба. А между ними, сверху, перекладина. И вот об эту перекладину…

…Стог оказался слишком высоким. Гораздо выше этой самой перекладины. Только почему-то никто этого сразу не заметил.

– Н-н-но-о-о! – хлестнул Чалого Федька.

– И-и-и! – обрадовался Чалый.

Почувствовав близкое избавление от тяжёлой ноши, конь рванул вперёд.

Стог сена подпрыгнул на телеге и рванул вслед за Чалым.

Верхушку стога срезало перекладиной подчистую. Раз – и нету её. Как будто и вовсе не бывало.

– Летели мы долго, – вспоминает папа. – Минут пять. Ну ладно, четыре. В общем, вся жизнь перед глазами… небо… фюзеляж… бедный Йорик…

Шлёпнулись они метров за пятьдесят от ворот и телеги. Все сразу набежали. Особенно Федька переживал: