Марта Фомина - Летопись нашего двора

Димка надел на голову маску с бородой, усами и грозными бровями — маска сразу ожила. В пустых глазницах засверкали хитрые Димкины глаза.

— Это Синяя Борода!

Потом Димка ткнул ногой в кучу старой обуви и сказал мне:

— А вот тебе, Алик, и пергамент.

Мы стали рассматривать старую обувь — кожа на ней ссохлась, сморщилась и потрескалась.

— Не годится! — сказал Петька. — Давай кожу поновее. Вон у тебя сколько богатства.

— Ишь ты, какой прыткий на чужое добро! — разозлился Димка.

— Ну и оставайся со своим добром, буржуй! — сказал Санька. — Пошли, ребята, к моему отцу, у него скорее раздобудем!

Димка даже не обиделся на его слова. Ему всё как с гуся вода. Запер на замок свой склад и побежал за нами, будто и не его буржуем назвали.

У Саньки дома совсем иначе. Вещей мало, зато свету много, а по стенам развешаны картины. А на картинах — то лес, то поле, то речка. Эти картины рисовал Санькин отец, дядя Степан. Но дядя Степан не художник. Он работает закройщиком на обувной фабрике. Сейчас дядя Степан сидит у окна на скамеечке и натирает воском толстую нитку— дратву. Солнце светит во всё окошко, и от солнца затылок у Санькиного отца будто вспыхивает искорками. У всех Звягинцевых головы рыжие и круглые, как подсолнухи. И у Саньки тоже.

— Здорово, хлопцы! — сказал дядя Степан. — А ну, Василёк, примерь валенок, не жмёт ли.

Василёк, сопя, обулся, постучал ногой об ногу:

— Не жмут. Только жарко.

— Ничего. Летом не вспотеешь — зимой не согреешься.

Рядом с дядей Степаном стоит ящик, а в нём много разноцветных лоскутков, только не матерчатых, а кожаных.

Санька начал рыться в ящике и показывать мне эти лоскутки.

— Не балуй! — прикрикнул на него отец.

— А нам для дела, дядя Степан, — сказал Димка, — нам для летописи. Знаете, что такое летопись?

И пошёл расписывать. С его слов получилось, что нам без летописи нельзя и дня прожить! Дядя Степан слушал Димкины россказни, а сам натирал воском дратву, — вскоре она заблестела, как лакированная.

— Лоскутков мне не жалко, — сказал дядя Степан, — только вот вас жалко! Живёте в век космоса, коммунизм собираетесь строить, а писать об этом хотите гусиными перьями, да ещё на телячьей коже. Совсем как дикари! А я бы иначе сделал. Взял бы самую наилучшую бумагу и писал бы на ней самым наиновейшим пером. Вот это была бы настоящая летопись! Ну-ка, Василёк, принеси альбом, который я тебе подарил.

Василёк ушёл в другую комнату и принёс альбом. Это и правда был всем альбомам альбом: бумага гладкая, блестящая, а обложка голубая, с тиснёным спутником на уголке.

— Вот это была бы летопись! Как ты думаешь, Василёк?

Василёк засопел и жалобно заморгал глазами.

— Ну конечно, мы этот альбом не имеем права брать, — добавил дядя Степан, — но для летописи он очень подошёл бы. А Василёк нарисовал бы на первой странице, каким будет наш двор при коммунизме.

— Ладно, я нарисую! — пообещал Василёк.

— Ну, вот и договорились. А теперь тащи, Санька, краски. Надо, чтобы всем было ясно, что это не просто альбом, а документ. Летопись!

Дядя Степан обмакнул кисточку в синюю краску и крупными буквами написал:

Летопись нашего двора

А потом спросил:

— Кто же из вас летописец?

— Алик! — в один голос сказали ребята.

И дядя Степан протянул альбом мне.

Значит, с сегодняшнего дня я уже летописец!

Сегодня у нас санитарный день.

Санька вызвался раздобыть всё для уборки. Он притащил метлу, совок и старую рубаху, которую мы тут же превратили в тряпку.

Работа закипела.

Паукам пришёл конец. Срываясь с паутины, они падали на пол и уползали в щели. В лучах солнца искрящимися столбами поднялась пыль. От неё даже мои чёрные волосы сделались пепельными. Правда, в этот момент нас ещё можно было узнать. Но, когда мы принялись за уборку нашего штаба, мы потеряли всякое сходство с самими собой. Мы трудились часа два, но лишь разукрасили себя, стены и пол грязными подтёками. Жалким выглядел наш штаб. Димка не умел обращаться с тряпкой, он долго тёр пол, но, убедившись, что от этого нет никакого толку, швырнул тряпку в угол и заявил:

— Нам нужна женщина.

Мы ушам своим не поверили! Но Димка по-прежнему твердил:

— Без девчонок не обойтись. Великий драматург Шекспир говорил, что женское влияние облагораживает.