Маша Левитина - Про то, как Вакса гуляла-гуляла, гуляла-гуляла

И она успокоилась в его руках и совсем забыла, что нужно было ответить той неизвестной собачке.

– Зачем ты привез мне ее, папа? – спросил Пашка. – Маленьким считаешь?

– Я не тебе ее привез, себе, – обозлился Серега. – Тебе просто так показать.

– А тебе она зачем?

Серега только пожал плечами.

А действительно, зачем? Что нам, взрослым мужикам, тревожиться о судьбе мягких игрушек, когда мы не знаем, что будет с нашими детьми? Когда же мы вырастем, в конце концов? Так расслабиться, так расслабиться! «Пашка обрадуется, тоже поверит, что она живая! Как же! Обрадовался!»

Он с ненавистью посмотрел на Ваксу.

– Ветошь! – сказал он. – Да и для ветоши стара. Бабуля!

Он хотел тут же, не раздумывая, зашвырнуть ее в овраг, пусть гниет, но, последний раз заглянув в темные кожаные глаза, понял, что никогда не сумеет этого сделать.

«Молчит? Ну и что с того, что молчит? Чем она хуже сфинксов, пирамид, скифских каменных баб? Только тем, что таких, как она, много? А много ли?»

Вот во что следовало вникнуть, да времени не было.

«Засмеют, – подумал он. – Ведь это же надо – игрушкой обзавелся на старости лет. Сердца на всех не хватает, а тут игрушка».

– Ладно, – сказал он и, сунув ее в карман головой вниз, пошел домой.

На другой день мы отпустили Саньку и Машу гулять вместе. Ваксу она оставила дома, и та сидела в какой-то нелепой позе на диване, будто прислушивалась.

– Знаешь что, Вакса, – сказал я, когда жены пошли покурить на кухню. – Кажется, это будет самая плохая сказка из всех, какие есть на свете.

Она не отвечала. И, только приглядевшись к ней, я понял, насколько она постарела за все это время. Неужели срок жизни игрушек тоже обусловлен природой и есть что-то, объединяющее ее с такими, как мы?

– Ну-ну, Вакса, – сказал я, – с чего это тебе вздумалось? А как же Маша? Мы так не договаривались, моя дорогая, терпи.

Он водил ее долго, целый день, я бывал с ним на таких прогулках, изматывающих взрослых, не то что детей. Но он при всей своей тонкости не умел делать различий.

– У тебя очень хороший папа, – сказал он. – Умный человек в своем деле, но, прости меня, не всегда умный в жизни.

– Нет, он очень умный, – сказала Маша. – Зачем ты так говоришь о своем друге?

– Я говорю, – взволновался Санька, – что он способен совершать опрометчивые поступки и потом не знать, как исправить их последствия. Однажды он написал книгу про меня, лучше тебе ее никогда не читать, он обещал мне, что никому из близких не покажет этой книги. Обещал! Куда он ее теперь денет, раз написана!

– Это была плохая книга? – спросила Маша.

– Нет, – подумав, ответил Санька. – Написана она хорошо, но в ней написана не вся правда.

– А зачем вся, когда хорошо? – спросила Маша.

Он растерялся.

– Ну, есть же какая-то ответственность перед человеком, перед нашей дружбой, наконец.

– Он очень тебя любит, дядя Саня, – сказала Маша. – И меня. И Ваксу. Ты ведь о Ваксе мне что-то хотел рассказать?

– Нет, – испугался он. – Боже упаси, зачем о Ваксе, все хорошо, это мой подарок. Что я могу рассказать тебе о Ваксе?

– Сказку, – ответила она. – Хорошую немецкую сказку. Надеюсь, в Германии слышали о моей Ваксе? Ну, рассказывай.

Что он ей там рассказал, не знаю. Но она смеялась, она еще долго смеялась, вернувшись с прогулки, и просила его повторить. Но он был почему-то очень сконфужен и твердил только:

– Ты ее совсем испортишь своими глупыми сказками. Попробуй теперь соответствовать твоим глупостям!

Хорошо прошел Новый год. И мы были счастливы, и Машенька, и Вакса, как-то хитро прищурившись, поглядывали они на нас со своих мест не без удовольствия.

Следующим летом забор на даче все-таки рухнул, и, пока я не поставил новый, каждый мог заглянуть во двор и заговорить с Машей. Она была общей любимицей.

Вокруг ставили новые дома, и я ждал, пока освободится бригада строителей и поможет мне сделать высокий красивый забор – защиту от любопытных.

Чаще всего, и мне это не нравилось, заглядывал один тип – суровый, с небритым лицом. Хотя видно было, что он застенчив и потому старается казаться грубым.

Постоит, посмотрит, как Машка играет с Ваксой, и, ни слова не сказав, уходит. Он так часто это проделывал, что начинал беспокоить меня, и только я решил поговорить с ним строго – нечего, мол, здесь шляться без дела, лучше бы забор начали строить, возитесь со своей стройкой, – как он заговорил сам.