Ирина Карнаухова: Наши собственные

— Лиля к нему побежала еще, кажется, до немцев… Ох, не упомню я, запуталась совсем… Голова не варит…

— Гера, беги скорее в баню, выясни да доктора пошли сюда, Тане помочь нужно. А вы, Анна Матвеевна, очнитесь! Соберите все самое необходимое; сейчас нам здесь оставаться нельзя. Хорри! Там все в порядке?

— Сидят, — четко ответил Хорри, — однако тихо сидят.

Действительно, Бруно Шиллер сидел в кресле в центре игровой комнаты. Вокруг стояли цветы, покачивая листьями, пучеглазились на него розовые вуалехвостки в аквариумах. Цветные коробки с настольными играми громоздились друг на друга; поблескивали золотыми корешками выброшенные из шкафов книги. Висели волейбольные мячи, стояли крокетные ящики, трепетали флажки и шары. Весь многоцветный, веселый детский мир, который он хотел разрушить, окружал лейтенанта. И не был Бруно Шиллер похож ни на писателя, ни даже на владельца знаменитой свинофермы. Куда девался его важный вид, его осанка, его надменность? Руки его были связаны за спиной, плечи опустились, глаза бегали во все стороны. За его креслом, тихонько поигрывая револьвером и насмешливо глядя на лейтенанта, стоял рослый паренек из отряда дяди Миши. А вокруг Бруно Шиллера-фашиста, лейтенанта гитлеровской армии, полукругом стояли советские дети. Они рассматривали его без испуга, с удивлением, с неприкрытым любопытством. «Так вот какие бывают люди, которые убивают детей. Мы никогда не видали таких. Мы только слышали о них, когда нам рассказывали об Испании, и то это казалось нам похожим на страшную сказку».

В комнату, обняв Юру за плечи, вошла Таня, и дети молча расступились перед ней и сразу сомкнули круг и прижались к этим двоим. Пинька повис на Юре, гладил его плечи и восторженно заглядывал в глаза. Таня и Юра смотрели на лейтенанта. Волосы Тани были в пыли и известке; тонкая струйка крови все еще текла по бледной щеке и ссадины были на лбу. Семь пар детских глаз переводили взгляд с нее на Бруно Шиллера.

«Ты видишь? Как ты мог это сделать? Как смел?» И под упорными взглядами ребят лейтенант Шиллер — не поэт, нет — опустил голову и прикрыл свои холодные, злые глаза.

— Все ли ребята здесь? — спросил дядя Миша.

— Пинька, Юра, Таня… — пересчитывал Хорри.

Дверь распахнулась.

— Нету, — крикнул Гера с отчаянием в голосе, — нету Лили нигде… и Сергея нет! В баньке пусто!

Дядя Миша побледнел так, что даже сквозь бурый загар стала видна эта бледность.

— Заприте этих двоих в кладовку — и все на поиски Лили и Сергея! Они не могут быть далеко! Мы должны их найти во что бы то ни стало! Живыми или мертвыми.

— Конечно, конечно, живыми!

— Анна Матвеевна, вы займитесь домом, на всякий случай, обойдите все от чердака до подвала.: А все остальные — в сад и в лес.

Анна Матвеевна, совсем потерявшая голову и усталая до предела, добросовестно обходила дом.

— В доме, конечно, их нет… В бане нет… Значит, захватили, убили… Девочку убили… А я-то на нее сердилась, что белоручка… А она совсем не белоручка, просто не обучена… — Старушка садилась на первый попавшийся стул и опускала тяжелую голову: — И Василий Игнатьевич, сердешный ты мой!

Дядя Миша вернулся в дом и шагал из угла в угол, из угла в угол.

Ребята осматривали сад. Глядели за каждым кустом, за каждым деревом, в каждой канавке. Гера руководил поисками. Он разбил сад и близлежащий лес на участки, и все, тщательно осмотрев одну часть, переходили в другую.

Непрерывно кто-нибудь докладывал дяде Мише:

— Дядя Миша, погреб обыскали — нет.

— Дядя Миша, в плодовом саду нет.

— Дядя Миша, — в березняке нет.

Дядя Миша мрачнел все больше и больше и кричал:

— Лес около ограды хорошенько обыщите. Найти, обязательно найти Сергея… и девочку такую… беленькую.

Гера с Хорри снова пошли в баньку, В ней не было видно каких-нибудь следов борьбы, убийства, крови… Так же белоснежны были простыни, так же стояли цветы на столике. Кисель в чашке, и так же безмятежно заглядывало солнце в маленькое зеленоватое окошко…

И вдруг Хорри подскочил:

— Гера, — сказал он хрипло, — одеяла-то нет.

Да, одеяла не было. А одеяло — это то, во что можно завернуть, чтобы унести с собой; это то, что можно набросить… закрыть…

Гера до крови кусал себе губы. И лицо его было таксе же, как в тот день, когда он вернулся с родного пепелища.

Хорри робко дотронулся до него:

— Пойдем, Гера, расскажем дяде Мише; он что-нибудь придумает, он найдет, непременно найдет и Сергея… и Лилю.