Ирина Карнаухова - Наши собственные

— Ты как думаешь, Юрка? — шепнул Пинька Юматику…

— Может быть, Лиля и права, — задумчиво протянул Юра.

«Может быть… может быть… вечно этот Юрка раздумывает да раскидывает мозгами, а ты сиди тут, как дурак, с краюхой хлеба в кармане… Эх, пропустил, о чем там говорила Таня».

— Значит, вы согласны с распределением работ, — продолжала тем временем Таня, — все понимают, что Анне Матвеевне одной не справиться?

— У-гу-гу-у, — прогудели ребята.

— Значит, мальчики будут носить воду и поливать огород, а девочки убирать в доме и на кухне. Это все ненадолго…

— Я, однако, в саду еще работать буду, — сказал Хорри. — Молодой сад уход любит.

— Конечно, — подтвердил Василий Игнатьевич.

А Леша был недоволен. Он всегда недоволен, когда говорят о работе. Засунув руки в карманы и покачиваясь с носка на пятку, он заворчал:

— А почему девчонки не будут воду таскать?

Даже Пинька не выдержал:

— Ну и дурень! Что же, Муська, по-твоему, может ведро из колодца вытащить?

— А мне какое дело, — упорствовал Леша, — рад равноправие!

— Да ты пойми, Леша: у женщин бицепсы в десять раз слабее, чем у мужчин. Это анатомия, с этим надо считаться, — убеждал Юматик.

— А чихать мне на твою анатомию! — Леша повернулся к Юре спиной.

— То есть, как это на науку чихать? — возмутился Юра. — Ты балда стоеросовая!..

— Ну, ну, — Лешка сжал кулаки.

— Перестаньте спорить, ребята, — строго сказала Таня. — Слушайте о более важном: мы должны соблюдать полную тишину. Не привлекать внимания врагов. Не кричать, не петь…

— Ну, это все понятно…

— Ворота держать на запоре и не выбегать в лес.

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо перебил Леша, — сами знаем, не маленькие… А вот завтрак почему опять запаздывает? Если порядок, — так порядок.

— Ну, если все понятно, давайте завтракать, Анна Матвеевна, распорядилась Таня, — а пока вы приготавливаете, мы остановим движок и запрем ворота. Пойдемте, Василий Игнатьевич, пойдем, Хорри.

И вот остановлен движок, покрыты маслом части машины, и стоит над ним, опустив измазанные руки, Василий Игнатьевич, склонив голову. «Замолчало сердце здравницы. А как мирно, как ровно стучало! Как, бывало, прислушивался я: „Стучишь, не даешь перебоев. Молодец, машинка! Стучи, стучи!“»

Замок повис на главных воротах. Огромный чугунный, он охраняет вход от врагов. А для друзей узенькая калитка прямо в лес. Так и будем жить: для друзей лазейка, калиточка, оторванная доска, заросшая тропка… Для врагов… ну, об этом лучше не думать.

В дом вернулись замкнутые, суровые…

— Где же завтрак, Анна Матвеевна?

Анна Матвеевна молча вынула из буфета груду тарелок, вилок, ножей, положила все это на стол и села.

И вид этой беспорядочной груды на белой крахмальной скатерти, на которой всегда так красиво, в строгом и четком порядке, располагались приборы и цветы, вдруг особенно ударил по сердцам детей. Он говорил о несчастьях, разрухе, о разваливающейся жизни, о растерянности и несобранности взрослых, о страхе и неверии… Никто не двинулся с места; молча глядели на неуютный стол.

— Надо же накрыть, — сказала Лиля удивленно.

— А все равно, — досадливо махнула рукой Анна Матвеевна, — не до этого сейчас.

Но Лиле не все равно.

Она аккуратно разгладила скатерть, расставила приборы, поставила солонки, подставочки, графин и бокал для воды. Тогда ребята подошли к столу и уселись на свои места.

— А руки? — спрашивает Таня.

И все покорно идут в умывалку.

Положим, не все. Леша делает вид, что это его не касается, и, держа руки в карманах, вызывающе смотрит на Таню.

«Он не послушает меня. Он не послушается, и что я должна тогда сделать?» — напряженно думает Таня.

Она отходит к буфету и начинает перебирать салфетки.

Таня! Обернись! Потребуй! Надо быть крепкой, надо быть сильной, Таня. Не для себя… Для них… Эта первая уступка, первое отступление, оно поведет за собой другие. Обернись, Таня, не прячься за ненужную работу!

Таня оборачивается.

Она смотрит Леше прямо в глаза, в эти ленивые нагловатые глазки. Руки ее крепко сжимают салфетку, а сердце гулко стучит и стучит. В ней нарастает ярость. И, вкладывая всю свою силу в короткую фразу, она делает шаг к Леше и говорит почти шепотом:

— Иди сейчас же!

И Леша вдруг обмякает, опускает глаза и, намеренно медленно поднимаясь, все-таки идет к умывальнику. Да, да, идет и даже моет руки щеткой.

Победа за тобой, Таня, но сколько еще таких стычек впереди!

Дети едят вяло. Катя начинает понемногу всхлипывать.