Додо Вадачкориа - Вишнёвое дерево при свете луны

Дядя Ге́но, отец Тины, приносил шумевший самовар, в фарфоровый с голубыми цветочками чайник наливал клокочущий кипяток, потом ставил чайник на самовар, из разноцветных вазочек, как цапли, стоявших на столе на длинной ножке, выкладывал в розетки варенье, приговаривая: «Засахарилось варенье, засахарилось, помогите, люди!»

Он любил персики. Нежно брал он в руки румяный плод, чуть наклонялся и протягивал нам: «А ну, отведайте. Сладкий, как сахар». Он так любезно угощал, что отказаться было трудно.

Тётя Тамара была одета красиво, а руки у неё волшебницы, к чему бы она ни прикасалась, всё оживало и становилось красивым. Если накрывала стол к любому, даже самому непраздничному обеду, нельзя было не залюбоваться.

Наконец я подошла к Тининому дому.

В комнате горел тусклый, необычный жёлтый свет. Так светят электрические лампочки, когда на дворе ещё светло. В комнате было, как всегда, прибрано, чисто и уютно.

На постели с широкими спинками, уткнув лицо в подушки, лежала Тина.

— Заходи, детка, — тихо сказала тётя Тамара.

Тина подняла голову и заплакала ещё сильнее.

Оказывается, я так крепко держала ручку портфеля, что тётя Тамара с трудом разжала кисть моей руки. Мне было трудно дышать, я слышала гулкое биение своего сердца. Мне казалось, ещё немного и я задохнусь. Тина посмотрела на меня, и мы, кажется, сквозь слёзы улыбнулись друг другу.

Тётя Тамара расстелила белоснежную скатерть с бахромой, поставила красивые тарелки, масло и ломтики чёрного хлеба. Миску с горячим супом она поставила посередине стола, возле тарелок положила полотняные салфетки. Младшая сестра тёти Тамары внесла запотевший стеклянный кувшин. В большой чашке дяди Гено лежала серебряная ложка с витой ручкой… Казалось, в комнату вот-вот войдёт дядя Гено и сядет на своё привычное место. Нервная дрожь пробрала меня с ног до головы. Словно поняв, что происходит со мной, Тина встала и убрала чашку в шкаф.

— Садитесь за стол. Потом будете заниматься, — тихо сказала тётя Тамара и поправила красивую косу, уложенную вокруг головы. — Что нового в школе?

— Ничего такого… — сказала я бессмысленно, уставясь в тарелку. Мне хотелось скрыть свои слёзы. На дне тарелки плавали нарисованные парусные лодки… «Они утонули…» — почему-то подумала я с грустью.

— Ешьте, ешьте… Вы голодные, — тихо говорила тётя Тамара, и слова её походили то ли на плач, то ли на причитание.

Я ничего ей на это не отвечала, я знала, что она говорила просто так, надо было о чём-то говорить за столом. Но говорить в такой день о пустяках мне не хотелось.

…Мы с Тиной не выучили ни одного урока. Сидели у стола, покрытого плюшевой скатертью, учебники раскрытые лежали на коленях, и очень тихо шептались.

Было уже темно, когда я вернулась домой.

— Ты была у Тинико? — спросила мама.

Я уткнулась маме в тёплое плечо и разревелась. Хотя я не видела мамино лицо, но я чувствовала, что она тоже плачет. Вместе с ней мы сели на диван, с другой стороны к маминому плечу прижался Котэ..

Так, в обнимку, сидели мы на диване — мама, я и Котэ — и молчали и думали каждый о своём и все вместе о чём-то нашем общем.

На уроке истории вошёл секретарь комитета комсомола, извинился перед учителем и обратился к нам:

— Кому исполнилось тринадцать лет, встаньте.

Весь класс встал.

— После уроков приходите в комитет комсомола. Будем вас принимать в комсомол. Заполните анкеты. Кто хорошо учится и, конечно, достоин, тех примем.

— В этом классе все достойны, — сказал учитель Абесало́м.

Мы с большим усердием стали заполнять анкеты.

Утром шёл снег. На улицах была слякоть и дул свистящий ветер.

В школе было тепло. Красивыми транспарантами мы украсили школьную лестницу и дверь комсомольской комнаты. На пороге стояли мои одноклассники. Кто-то тронул меня за плечо. Это был Мито́. Он принёс наши фотокарточки для билетов. Накануне мы всем классом ходили фотографироваться.

А после уроков мы пошли в райком комсомола. Нам пожимали руки, поздравляли.

Было холодно, но на проспекте Руставели было много народу. На углу улицы молодой мужчина громко рассказывал что-то, окружавшие его люди смеялись от души. К остановке подкатил новый троллейбус. Дверь открылась с грохотом. Люди поспешили к входу, они мешали друг другу, и войти никто не мог. Потом все успокоились, и пробка рассосалась. Троллейбус тронулся. Мы были так счастливы в этот день, что все нам казались радостными и счастливыми.

— Знаете, что идёт в «Спартаке»? «Три танкиста», — сказал Гизо.