Владислав Крапивин - Рассказы и повести

Генка отвёл в сторону ствол со штыком, оттянул затвор старой трехлинейки, вложил патроны в магазин. Верхний патрон придержал, чтобы тот раньше срока не ускочил в ствол.

— Ну, парень ты надёжный, правила знаешь, — сказал Юра.

— Ага. Сперва: «Стой! Кто идёт?» Потом: «Стой, стрелять буду!» Потом, ежели что, в воздух трахну. Ну, а если уж…

— Всё правильно.

Генка обходил палатки по квадрату. Сосны и кусты тёмным облаком обложили лагерь с трёх сторон, а с четвёртой светилась кое-где меж стволов озёрная вода. Звёзды мигали. И тишина была. Слышно, как ребята дышат в палатках.

Генка прислушивался. Трава под ногами шелестит. А иногда кто-то завозится, зашумит в дальних кустах. Может, ветер проснулся, а может. Генка снял с плеча и взял на руку винтовку. Пять патронов в магазине, будто пять пальцев ладони, сжатой для салюта. Стоит передернуть затвор, и. Пусть сунутся! Генка не вздрогнет, не отступит даже полшага. Потому что он отвечает за лагерь, за товарищей, за знамя.

Но пока всё спокойно. И ветер опять затих. Даже комары угомонились. Тихо, тепло. И сильно пахнут листья и травы. Так же, как в то лето, год назад.

Генке вспомнился июльский вечер…

Травы пахли соками, росой и медом. Солнце ушло за березняк на том конце луга. Генка нехотя поднялся с пенька, сунул за пояс книжку, взял с земли кнут. Он устал сегодня, бегая за коровами, и лишь под вечер, когда стадо притомилось, посидел немного с книжкой. А теперь вот пора гнать коров в деревню.

Пасти стадо — непривычное занятие для городского мальчишки. Рогатая скотина не очень-то его слушается. Ну какой пастух из паренька, которому недавно лишь двенадцать стукнуло? Только Генка не жалуется. Быть пастухом лучше, чем батрачить за одни харчи у свихнувшегося от жадности «хозяина» Петра Макарыча Малопудова.

К Малопудову Генку устроил дядя Федор, знакомый отца. Когда отец помер, мамка работать пошла, а дядя Федор её уговаривал:

— Отдай мальчонку в деревню, у меня там свояк есть, крепкий хозяин. Будет Генка под присмотром, делом займётся. Глядишь, к осени мешок муки заработает.

У матери, кроме Генки, маленькие Лидка да Борис. Попробуй прокорми. Время-то тяжёлое. Поглядела мать на Генку, вздохнула, спросила:

— Ты сам-то, Гена, как думаешь?

— А чего. — сказал Генка. — Если мешок муки, то конечно.

Свояк дяди Федора и впрямь был «крепкий хозяин». Проще говоря, кулак. Генка с утра до темноты ни минуты отдыха не знал: чистил конюшню, корм задавал скотине, навоз вывозил. Свиньям завидовал, потому что те могли спать сколько хочется.

А когда, совсем измочаленный. Генка валился на лавку, костистая рука Малопудова вцеплялась в его плечо.

— Подымайся, ты. Табак за тебя Николай-угодник рубить будет?

Ух как ненавидел Генка его заросшее лицо и гусиные глазки!

Глотая слезы, поднимался он и рубил в деревянном корыте сухие листья самосада. Запах его он до сих пор не выносит. Маленькие окна избы казались красными от позднего летнего заката. В одном из окон чернел ненавистный силуэт хозяина. Генка встряхивал сонной головой и зубы стискивал от злости. Но ведь никому не скажешь про свои обиды, помощи ни у кого не попросишь.

Один раз Генка, разозлившись, так трахнул в корыте железной сечкой, что корыто треснуло.

— Это что ж?! — заголосил Петр Макарыч. — Кормишь его, прорву, жрёт, как лошадь, да ещё добро в щепки переводит!

Замахнулся было, да Генка тоже не промах: отскочил к стене, сечку сжал покрепче, стерпеть не захотел.

— Какое это добро! Насквозь уж прорублено.

Малопудов поостыл. Корыто и в самом деле старое. А мальчишку трогать — себе дороже обойдётся. Вон как глазами-то зыркает: чисто волчонок. К тому же и соседи, чтоб им провалиться, всё больше говорят, что заездил парнишку.

И партейный этот, Завьялов, нехорошо на него, на Малопудова, поглядывает.

— На вышку полезай да новое корыто найди, — проворчал Петр Макарыч. — Там, за вениками, лежит. Лампу возьми. Да не запали там чего.

Вышка — это по-деревенски значит чердак. Взял Генка керосиновую лампу с пузатым стеклом, забрался по приставной лестнице в пыльную темноту чердака. Пахло сухой землей и берёзовыми листьями. Веники, подвешенные к стропилам, словно скребучие лапы, хватали за лицо. Генка долго не мог найти корыто. Потом отыскал его в углу за старым сундуком, окованным ржавыми полосками.

Сундук был старинный, могучий. Интересный. Уж не золото ли прячет в нем Петр Макарыч? Генка поднатужился, поднял крышку. Была в сундуке всякая рухлядь: гнилые голенища от сапог, драный шёлковый абажур, мятый самовар без крана. А ещё была книжка — разлохмаченная, без корочек. И на первой странице картинка: мальчишка в широкополой шляпе, верхом на тонконогом коне, перепоясанный патронташами, поднял к губам сигнальную трубу. А издалека мчатся по степи лихие всадники.