Владислав Крапивин - Рассказы и повести

Они ходили, позабыв, что надо учить правила действий с дробями, спорили о боях под Мадридом, и только смуглый сердитый Цыпа был молчалив и спокоен…

— Не дадут нам винтовки, — сказал в темноте Павлик. — Чего ж говорить…

— А что делать? — спросил Вовка.

Это был серьезный вопрос.

Это был очень серьезный вопрос, потому что в самом деле нельзя же сидеть просто так, когда «юнкерсы» бомбят Университетский городок Мадрида, когда итальянские фашисты взяли Бильбао — столицу басков, когда убили Лукача… Но что делать?

— Учиться стрелять, — твердо сказал Митька. — Это нам еще пригодится. Не в заборы пулять, а как следует. Чтоб отряд у нас был настоящий, а не то, что сейчас. Чтобы, когда надо, мы сразу… Ну все равно сейчас мы больше ничего не можем.

— Хорошо тебе, ты в кружке, — откликнулся Цыпа. — А мы что? Из луков да из луков.

— Я. Скобелева упрошу. Пусть всех запишет. Я за ним по пятам буду ходить, когда из отпуска вернется.

— Мы тоже будем, — сказала Валентина.

— А луки тоже нельзя бросать, — продолжал Митька. — Думаете, я на значок сдал бы, если бы из лука не стрелял? Он глазомер развивает и руки.

— Название какое-то у нас неподходящее, — сказал Серёга. — Непонятно как-то: «Белые перья». Какие перья, откуда, для чего?

— Лучше «красные», — предложил Вовка. — Мы же красный отряд.

— Лучше… Но все равно непонятно.

— Лучше полностью: «Красные перья стрел», — сказал Митька.

— Пускай будут «Алые перья стрел», — заговорила Валька. — Красиво.

— Тебе бы только чтоб красиво было, — заворчал Цыпа.

А Павлик медленно сказал:

— Ну что ты, Цыпа! Разве плохо, если красиво? По слушайте, ребята: а-лы-е перь-я стр-рел-л…

Серёга напомнил:

— Значит, и в самом деле на стрелы красные перья надо. Где брать?

— У отца, думаешь, мало красных чернил? — сказал Митька.

Яркий огонек свечки вздрагивал и качался от дыхания ребят. Валька Голдина писала красными чернилами на тонкой бумажной полоске:

— «Мы, пионеры второго звена… Митя Вершинин…»

— Дмитрий, сурово сказал Митька. Он макал в пузырек с чернилами бумажный жгутик и мазал хвостовые перья на стрелах.

«Дмитрий Вершинин, Игорь Цыпин, Виталий Логинов, Валентина Голдина, Владимир Шадрин…»

— Владимир пишется через «и». Учти, — сунулся Вовка.

— Знаю… «Владимир Шадрин, Павел Шагренев, Сергей Иванов… вступаем в отряд „Алые перья стрел“. В скобках „АПС“. „И обещаем друг другу и всем на свете, что… всегда будем бороться с фашистами и всякими врагами…“

Она оглянулась на Митьку.

— Всегда будем учиться, чтоб бить без промаха.

— „…Без промаха“».

— И мстить за всех, кого они убили и замучили, — сказал Цыпин.

— А если они полезут на нас… — вмешался Павлик.

— «А если они…»

Июньские вечера очень светлые. Небо серебристое, и звезды едва проступают на нем. А крыши и заборы — почти черные. И уж совсем черными кажутся на небе листья и ветви тополей.

Громадный сук большого тополя протянулся над серединой двора, как рука великана. Высоко — выше всех проводов и крыш, выше труб кирпичной пекарни, которая стоит позади двора.

С шелестом ушла с земли и вонзилась в сук тяжелая стрела. Утром все увидят ее — высоко над головами. Увидят, что у нее алые перья. Но никто никогда не сможет достать ее. Только ветер.

Потом шквалистые ветры истреплют перья, обломают древко. Но крепкий наконечник навсегда останется в де реве. Наконечник, в который вложена туго свернутая бумажная полоска, где имена стрелков и обещание.

Этот наконечник, сделанный из пустой пули, будет там всегда, пока живет тополь. А такие могучие деревья живут долго.

В детстве кажется, что они стоят вечно.

Мысль продырявить баронессу на афише пришла Витальке. Раз уж в городе нет настоящих фашистов, то надо всадить стрелу хотя бы в нарисованного. Пусть все прохожие видят большую стрелу с алыми перьями — символ меткости и беспощадности к врагам.

— А кроме того, — добавил Виталька, — это будет месть Адель Францевне за то, что она плохо отзывалась о Карле Бруннере (вернее, не о Карле, а о том пацане, который играл эту роль, но это ведь все равно).

— И за то, что чуть не оставила тебя на осень, — въедливо заметила Валентина.

— Чушь какая? — обиделся Виталька. — Я могу и не стрелять. У тебя. Голдина, между прочим, не язык, а швабра. Если так, то пусть Митька стреляет в баронессу.

— Конечно. Сам-то промазать боишься, — поддела Валька, которая обиделась за свой язык.