Николай Огнев: Дневник Кости Рябцева

«Дневник Кости Рябцева» написан очень своеобразным языком, чрезвычайно типичным для школьного просторечья той поры. Впоследствии некоторые критики упрекали Н. Огнева, что он злоупотребляет школьным жаргоном, засоряет тем самым язык художественного произведения. Может быть, действительно кое-какие излишества по этой части автором и допущены, но озорные словечки, всевозможные лихо и энергично звучащие речения, которыми изобилует язык самого Кости и почти всех его товарищей, воссоздают очень точную атмосферу школы тех лет, передают характер горячего, еще не перебродившего времени. И кроме того, ведь вся книга написана в форме дневника школьника. Манера изложения здесь характеризует самого героя. Огнев стремится к максимальному правдоподобию и достигает его. Большинство страниц «Дневника Кости Рябцева» звучит так, словно они взяты из подлинного дневника школьника тех лет. Это придает особую убедительность книге, хотя кое-где и ведет неизбежно к языковому натурализму.

Стоит особо сказать о тех страницах «Дневника», где герой его откровенно пишет о трудностях и переживаниях, связанных с определенным этапом — годами полового созревания. Косте глубоко отвратительно всякое распутство, пошлая свобода, которую проповедовали сторонники теории «стакана воды», вся та грязь, которая налипает на человеческие отношения, если на них смотреть уж слишком просто, «по-собачьи», как выражается сам Костя. Но в то же время эта интимная сторона жизни, взаимоотношение полов, очень занимает и мучает героя «Дневника». Литературная критика справедливо отмечала, что Огнев рассказал об этом немаловажном моменте в жизни каждого подростка без фарисейства и без смакования, с той несколько грубоватой, естественной простотой, какая свойственна всем побуждениям героя дневника. У нас, к сожалению, очень мало и редко затрагивают в книгах для юношества эти трудные, но неизбежно встающие перед каждым юношей и девушкой вопросы, которые почему-то стали в литературе «неприкасаемыми» темами. Н. Огнев сумел показать и эти интимные черты созревающей личности в своем юном герое.

Сохраняя почти документальную точность интонации, стремясь оставаться все время на уровне понимания, свойственного возрасту героя, не легко было изобразить характеры взрослых людей, окружающих Костю Рябцева. Но надо сразу сказать, что писатель уверенно справился и с этой весьма трудной, при избранном жанре, задачей. Мы хорошо видим сложный характер Никпетожа, как сокращенно окрестили школьники учителя Николая Петровича Ожигова, в образе которого внимательный читатель, может быть, распознает что-то роднящее этого симпатичного педагога с самим автором — Николаем Огневым. Никпетож — типичный для того времени представитель передовой интеллигенции, одолеваемый еще некоторыми противоречиями, характерными для его социального слоя. Но это человек большой и чистой души и полный горячего сочувствия революции, хотя и не сразу увидевший свое место в общем строю народа-революционера. Он лучше других педагогов понимает Костю, умеет даже за промахами и проступками своего воспитанника рассмотреть его благородные устремления. И естественно, что именно к Никпетожу идет Костя Рябцев со всеми своими бедами, сомнениями и признаниями.

Бегло, но убедительно дан характер другого педагога — Алексея Максимовича Фишера («Алмакфиша»), который во всех трудных случаях школьной жизни обходится одной и той же мало вразумительной, но удобной для него формулой: «Количественно — изобилие эпохи, а качественно стоит по ту сторону добра и зла». Чуть что, Алмакфиш, как щитом, прикрывается этой спасительной для него философической тирадой, предпочитая избегать ответа на сложные вопросы и прячась от них «по ту сторону добра и зла».

Если Зинаида Павловна («Зин-Пална»), при всей ее строгости, импонирует Косте своим взыскательным, вдумчивым отношением к жизни, к ученикам и сдержанным, не всегда видным постороннему глазу великодушием, то Елникитка (Елена Никитична Каурова) так и остается для Кости, да и для всех ребят, не терпящих мелкой, придирчивой, назойливой опеки, далеким человеком. Эта учительница лишена способности постигать истинный смысл ребячьих поступков и побуждений.

Чтобы расширить границы изображаемого, Н. Огнев прибегает ко всевозможным отступлениям. В страницы дневника Кости «вложены» самостоятельно звучащие вставные рассказы. Тут и история некоего Культяпыча, по-своему осваивающего «диалектику жизни», и якобы вырезанный из газеты рассказ «Испытание железом», передающий щекотливый драматический «эпизод из жизни Маньки Гузиковой», и отрывки из дневника Сильфиды Дубининой, которая доверила заветные страницы своей школьной исповеди Косте, в обмен на это давшему подруге для ознакомления свой дневник.