Борис Костин - Митины открытия

Митя визжал, отбивался, но не тут-то было! Парии взяли его один за руки, другой за ноги и начали раскачивать, — ра-аз! два-а! у-у-ух! — и Митя с криком «мама!» полетел на вершину пушистой копны. Сердце у него так и замерло. Но не успел мальчик всерьёз испугаться, как с головой зарылся в мягкое душистое сено. Барахтаясь в нём, как в снежном сугробе, Митя на животе скатился с копны и встал на ноги, переводя дух. А всё-таки хорошо летать!

Под вечер колхозники укладывали сено в стога. Один стог заложили на середине луга, другой — ближе к лесу.

— Вот что, друзья! — говорил ещё за завтраком Коля Вагин. — Нас, комсомольцев, здесь пятнадцать человек да пионеров восемь. Целый взвод! Давайте покажем старикам, как умеет работать молодёжь, — сложим стог первые! Пусть стоят на лугу комсомольские стога, пусть будут они самые большие, самые красивые, самые крепкие!

— А нас с Еленой Игнатьевной примете в свой взвод? — спросила тётя Сима, она только что приехала на луга. — Мы ведь тоже были комсомольцами.

— Примем! Примем! — закричали мальчишки.

И закипело на лугу соревнование!

Девочки сгребали сено в копны, мальчишки на лошадях подвозили его к стогу, а комсомольцы подавали сено на стог сначала короткими вилами, потом вилами подлиннее, потом такими длинными, что на них, если б воткнуть в землю, можно было скворечник вешать.

А вы знаете, как мальчики возили сено на лошадях? Думаете, на телегах? Нет, земля в этой части луга была мягкая, как на болоте. Нельзя тут возить сено на машине или телеге: увязнут они. И ребята возили копны волоком по одной…

Стоит на лугу невысокая копёшка, а мальчуган на коне, держась за поводья, как заправский кавалерист, правит прямо к копне. За лошадью длинная верёвка тянется, одним концом к хомуту привязанная.

Объедет лошадь вокруг копны, верёвка и охватит копну большой петлей. Спрыгнет тогда мальчик с лошади, привяжет другой конец верёвки тоже к хомуту, скажет: «Но-о!» — и поехала копна по лугу. Довезут копну до стога, отвяжут верёвку от хомута, сядет мальчик на своего верного коня и опять: «Но, пошёл, Кобчик!» — поедут за новой копной.

Сначала не было никакого стога. Просто лежало на земле много сена. Стоял среди сена в рыжем картузе дед Яков и командовал:

— Клади сюда! Ещё, ещё! Так, уминай его получше… Теперь вот сюда. А на угол положим вот этот пласт, чтобы стог крепче был. А в серединку вот эту рыхлую охапку можно — на угол она не пойдет.

Стог рос на глазах.

Грабли так и мелькали в руках у девушек. И Митина мама тоже не отставала от них. Она шла в одном ряду со всеми и переваливала граблями огромный вал сена. И вдруг мама потихоньку запела, запела радостную песню. Сначала пионервожатая Валя, потом другие девушки подхватили её — и вот понеслась песня над лугом, над лесом, над речкой. А под песню, как вы знаете, и работается легче.

— Какая ты сегодня красивая, мамочка, — сказал Митя.

— Может быть, и не красивая, сыночек, но что я сегодня на десять лет моложе — это правда…

Митя пошёл по лугу туда, где поднимался всё выше и выше и другой стог. Там работал трактор-стогометатель. Подъедет стогометатель к копне, подцепит её большими вилами и к стогу, у стога остановится, затарахтит громче и поднимет копну высоко на стог. Там её уже ждёт сам бригадир. Возьмётся он за вилы и начнёт раскладывать сено куда надо.

Здорово получается у стогометателя: целую копну поднимает. А людям даже втроём с нею не справиться.

— Митя, скажи комсомольцам, мы первые кончим. Больно уж они расхвастались! — крикнул с вершины стога бригадир.

Но кончили вместе. И когда приехала бабушка на Орлике, на лугу, будто огромные буханки, стояли два стога. Чтобы дождь не промочил сено, стога аккуратно причесали граблями; теперь вода будет с них скатываться, как с крыши.

Близился вечер. Все умылись, поужинали и стали укладываться спать: вставать поутру надо рано, пока нет большой жары.

Митя не захотел уезжать с бабушкой в деревню и попросился остаться на ночь в лугах вместе с мамой.

Мама подвалила к стогу огромную охапку сена, постелила на неё плащ и сказала:

— Ну, лучше этой постели, Митя, тебе в жизни не придумать.

Митя лежал на душистом свежем сене между тётей Симой и мамой. А вокруг — как в настоящей сказке. В сене стрекотали кузнечики. Где-то у реки, чмокая ногами в вязкой болотистой почве, бродили лошади, а на не скошенной ещё части луга скрипел коростель.

— Тебе хорошо, Митя? Закройся-ка сенцом, чтобы на тебя утром роса не пала, — сказала мама. И, помолчав, добавила: — Смотри, сыночек, красота какая…