Сергей Голицын - Городок сорванцов

Под высокими осинами росли какие-то цепкие кустарники, садилась роса, седые листья были покрыты жемчужными капельками. Сперва промокли ноги и низ шаровар, потом — куртки на плечах, волосы на лбу. Мы попали в болотце, в кедах противно захлюпала вода. Я сжал челюсти, чтобы не стучать зубами от холода. Валера то и дело останавливался, проверял направление по компасу и показывал рукой, куда идти.

Он, Галя, Валя, Южка безропотно несли в своих рюкзаках мои ящики. Несомненно, тверже крышки больно давили им спины, мешали идти. Додумались тоже на фабрике бактериофагов изготовлять ящики не картонные, не фанерные, а из таких тяжелых сосновых досок!

Ирочка раза два вскрикивала — верно, натыкалась на что-то босой ногой. Но когда ее спрашивали: «Что с тобой?» — она неизменно отвечала: «Нет, нет, не беспокойтесь, я лучше вас дойду», — и прибавляла шагу, позванивая единственной своей ношей — ведром.

Джек все чаще принимался скулить и повизгивать.

— Ирочка, дай мне ведро, а сама возьми у меня топор! — крикнула Южка.

Девочки поменялись. И Джек тут же замолчал.

Валя сдержанно хихикнула. Я шел не оборачиваясь, делая вид, что ничего не замечаю.

Нас беспокоило, как мы найдем в сумеречном лесу ту расщепленную сосну, что была нарисована на чертеже; ведь мы могли её попросту прозевать и пройти мимо.

На наше счастье, рассвет приближался быстро, а лес редел. Одна за другой просыпались птицы. Где-то вдали иволга проворковала свою единственную музыкальную фразу, пеночка пискнула в кустах, зяблик сперва робко, потом уверенно запел утреннюю песенку.

Наконец невдалеке на горе на фоне желто-зеленого предрассветного неба мы увидели громадную сосну без верхушки.

— Ура-а Валере! Ура-а компасу! Не подвели, не ошиблись!

Верно, еще весенняя буря сломала сосну. Ее верхушка с порыжевшей сухой хвоей, расщепленная на несколько частей, свисала вниз.

Мы сели под сосной отдохнуть, переобуться, выжать носки и шаровары.

— Смотрите! — неожиданно воскликнула Ирочка. Она нашла записку, засунутую неглубоко между корнями сосны. Я прочел:

Ну, уж тут наш поэт Владимир Викторович, конечно, загнул. «Мильоны приключений» ему понадобились просто, чтобы выдержать размер стихов.

Но эти горячие слова здорово подняли наш боевой дух. Все выпрямились, гордо подняли головы. Наши стиснутые губы и сдвинутые брови говорили о решимости идти вперед, только вперед! Валера пошел в кусты и среди валежника отыскал там для каждого из нас по здоровенной палке — походному посоху.

Трудно было идти, мы то прыгали по кочкам болота, то продирались сквозь чащу кустарников, то путались в высокой траве. Я забеспокоился, если мы задержимся или вовсе застрянем, остальные отряды успеют не только достичь раньше нас острова Изыскателей, но и сварят и съедят суп, а бактериофаг обязательно нужно принять только натощак, за полтора часа до еды. Нет-нет, нельзя отдыхать, надо торопиться. Скорее, скорее вперед!

Когда я откровенно высказал свои опасения, Галя Клейн расхохоталась.

— В таком случае я нарочно буду идти медленно.

Мне тоже совсем не хочется пить ваше лекарство, — прошептала Ирочка.

Вот что, — повысила голос Южка, — пока не думайте: пить или не пить лекарство. Самое главное — мы изыскатели! Мы должны прийти первыми! И не бойтесь: наверняка трудности остались позади, когда мы шли в темноте. Валера, вставай, наводи компас, — коротко закончила она.

Теперь мы пошли, опираясь на палки, по азимуту 105°. Стало заметно светлеть; на розовом небе сверкала только одна Венера; скоро взойдет солнце.

Спустились в овраг. По чертежу выходило, что некоторое время пойдем по его дну. Края оврага делались все круче, уже давно вместо травы и отдельных кустов спускались справа и слева размытые водой глинистые и песчаные обрывы. Полусгнившие деревья перекидывались с одного склона на другой; хворост местами завалил высохшее русло. Мы перелезали через стволы деревьев, проваливались в сухой валежник. Возможно, предрассветные сумерки преувеличивали опасности, но я никак не думал, что под Москвой могла оказаться такая глушь. Валера предупреждал о препятствии, перелезал первым, подавал по очереди нам всем руку и снова уходил вперед.

Ковбойка моя разорвалась. Несколько раз я хотел сказать: «Фух, не могу идти!» — но ничего не поделаешь. И я поднимал ногу, с трудом перешагивал через очередное бревно и шел дальше.