Любовь Головина - Тараканья охота

– Ну ты и садист. А с виду такое миролюбивое существо. Ещё и писатель, хоть и начинающий. Чему же ты научишь молодое поколение? Ведь писатели, они же, как это называется по-умному? – Лёшка потёр виски костяшкам пальцев, для активации мозгового процесса. – Ага, вспомнил. «Властители дум», вот кем они всегда были. А ты что же хочешь нести агрессию в массы?

– Да ничего подобного. Я добрый. Тебе ли этого не знать?

– Ещё бы, я от тебя столько добра натерпелся, – пошутил Лёшка, вспомнив обустройство их «висячего» на деревьях дома.

– Что? – не понял Лопухов. – Ты на что это намекаешь?

– Да ни на что я не намекаю. Не кипятись, я просто пошутил. Я знаю твою тонкую душевную организацию, нежную привязанность к домовым.

– Издеваешься, да?

– Нет, ну честное слово. Почему ты всегда перевираешь мои слова? – искренне удивился Калинин.

– Наверное, потому что твои слова дают повод. Либо… либо ты просто не умеешь выражать свои мысли, – высказал предположение Лопухов.

– А вот это точно про меня, – решил замять свою неудачную шутку Лёшка. – Ещё бы, кто в конце концов из нас писатель, ты или я? Это тебе положено по статусу грамотно говорить и красиво выражёвываться. А из меня плохой оратор. В Древней Греции меня бы просто закидали камнями, если бы я решился выступить с речью.

– Да, тогда без этого искусства нельзя было добиться успеха в обществе, – глубокомысленно вздохнул Лопухов. – Да и сейчас тоже. Что как ни литература способно развить в человеке умение красиво и грамотно говорить, привить ему красноречие вместо косноязычия? Так что, Дарданелла, как ни крути, а литература всё равно для нас является важнейшим из искусств.

– Жаль только, что иногда хорошие ораторы получаются из очень плохих людей, а из красноречия – средство для развешивания лапши на уши, – привёл Лёшка железобетонный аргумент. Литературный фанатизм Пашки его смешил, но одновременно он и уважал его за такую преданность любимому делу.

В таком философском русле проходила беседа друзей, навеянная им последними событиями. И хоть события эти разворачивались лишь в пределах школьной ограды, для Пашки с Лёшкой они были куда важнее мировых.

Глава 5

Первый день учебного года сам по себе волнителен. А когда идёшь в неизвестность, когда вместо доброй улыбки любимого преподавателя, не знаешь, кто тебя встретит, этот день становится волнительным вдвойне. Для Калинина и Лопухова, да и для их одноклассников так и было. Лёшка и Пашка, несмотря на то, что уже опаздывали, шли медленно, оттягивая момент казни.

– Лёх, слышь, ты чего своё «гнездо»-то пригладил?

– Да, пригладишь тут, когда не понятно, чего от них ждать. Раньше я хоть знал, что за мою стильную причёску максимум, что мне грозит, это воспитательная беседа с Рулёвым. Тем более что я и сам был не прочь лишний раз с ним пообщаться. Мужик он мировой. А сейчас что? Исключат ещё из школы в рамках новых реформ. Родители меня потом прибьют.

…Первым уроком был русский. Класс до прихода учителя находился в необычном для себя состоянии: никто не рассказывал анекдотов, никто не смеялся и не описывал в красках всех приключений, произошедших за время летних каникул. Калинин и Лопухов сидели за последней партой как в воду опущенные и даже не разговаривали. Все тихо ждали… И тут вошла она, «дыша духами и туманами». Эта ещё не старая, сухая и костлявая дама даже не удостоила детей приветствия. Она написала на доске своё имя, увидев которое, ребята сразу поняли, что они избавлены от необходимости придумывать новой учительнице прозвище. На доске мелким, убористым, «угловатым» почерком было выведено:

ОРФОГРАФИЯ ПАВЛОВНА ЗАПЯТУЛЬКИНА

Лёгкий смешок, прокатившийся по классу, явно не настроил особу в пользу детей. Она села за стол, с видом чрезвычайно серьёзным открыв классный журнал и взглядом великого инквизитора из-под тонких стёклышек очков начала пытливо вглядываться в каждого ученика. Повисла пятиминутная тишина. Наконец, «особа», видимо, оставшаяся довольной осмотром, исторгла из себя металлическим голосом:

– Я ваша новая учительница русского языка и литературы. И чтобы без всяких мне там… «штучек», – и она со всей силы хлестнула указкой по столу.

Все вздрогнули, а «особа» продолжала:

– Мы будем с вами изучать правила нашего «великого и могучего» языка, как о нём ещё сказал один из талантливейших писателей восемнадцатого века Михаил Васильевич Гоголь. Я вас научу говорить и писать, как следует.