Андрей Шманкевич - Красные меченосцы

Погрузка шла полным ходом, когда вдруг с привязи сорвался один конь, галопом подлетел к трапу и, столкнув в воду двух немецких здоровенных коней, ворвался на палубу.

Артиллеристы весело засмеялись, столпились вокруг коня. Засмеялись и матросы:

— Что это у вас за конь такой суматошный, норовит погрузиться без очереди?

Но тут один ефрейтор, уже немолодой человек, с перевязанной рукой, сказал:

— Напрасно смеётесь над конём. Он чует, бедняга, что до него очередь не дойдёт.

И так он это сказал, точно у него горло перехватило. А конёк, как услышал его голос, так сразу по палубе топ-топ к нему, уткнул морду под мышку и стал.

Смутились мы.

— Что за причина? — спрашиваем. — Почему очередь не дойдёт?

— Причина? Свечников всему причина. Видите, до какого он, разгильдяй, состояния лошадь довёл за те пять дней, что я в лазарете пробыл! Все плечи стёр… А теперь есть приказ: всех коней с потёртостями, больных и раненых оставить и заменить трофейными, японскими. Кабы не дисциплина, показал бы я ему, как за таким конём нужно ухаживать!

— А он что, — спрашиваем, — особых кровей, племенной?

— Нет. Обыкновенный, наш, расейский… Но я его ни на какого японского не променяю! До войны на нём землю в колхозе пахали. Я с ним с первых дней войны… Вместе отступали, вместе до Берлина дошли… Он слово моё понимает, собачкой за мной ходит. Служил Орлик верой и правдой, а теперь награда ему вышла за это: сами на родину укатили, а его на чужой стороне покинули. За то лишь, что по нашему недогляду плечи ему хомутом натёрло…

— Так поговорите со своим старшиной. Он погрузкой ведает.

Ефрейтор только безнадёжно махнул рукой:

— Сухарь это, а не человек! Для него конь что свой, что чужой — в одной цене! Лишь бы поздоровше был…

Старшина заметил непорядок и направился к ефрейтору.

— Соколов, что вы тут нюни распустили? Постыдились бы хоть моряков!

— А нас ему стыдиться нечего, товарищ гвардии старшина, — говорю я. — Мы товарища вполне понимаем и сочувствуем его горю. Да и конёк, по нашему понятию, того не заслуживает, чтобы его на чужбине бросать.

— А приказы, по вашему понятию, выполнять нужно? — вскипел старшина.

— Приказ, — говорю, — дело святое. Но и в самом точном приказе такого случая не предусмотришь.

— Я солдат и привык все приказы выполнять от буквы до буквы. Советую и вам это делать… Соколов, уведите коня.

Тяжело вздохнул артиллерист, опустил голову и повёл Орлика на берег. Не на поводу повёл, а так просто. Сам пошёл, и конь за ним как привязанный.

И сразу погрузка разладилась. Упало у людей настроение, приумолкли все: ни улыбки, ни шутки.

Ефрейтор привязал коня, погладил его больной рукой по шее и, не оглядываясь, поплёлся на баржу.

А Орлик так и рванулся за ним, затанцевал на привязи, голос подаёт. Непонятно ему, видать, было, почему всех лошадей грузят, а его в стороне держат. Но, как только завели на палубу последнюю пару и приготовились поднять трап, он рванулся изо всех сил, и не успели мы глазом моргнуть — Орлик снова был на барже. Как это на всех подействовало! Люди точно ожили, обступили коня со всех сторон, кто гладит, кто сахар на ладони подаёт, и все посматривают на старшину. Показалось мне, что и старшина не так уж сурово смотрит на виновника суматохи, что в его суровых глазах под нависшими бровями промелькнула тёплая искра…

Подошёл я к нему и спросил:

— Так, может, оставим коня? Больно охота ему на родную землицу переправиться.

Сначала он как будто даже не понял, о чём я говорю, а потом буркнул:

— Я не привык отменять приказания начальства… Уведите.

Солдаты замялись. Никому не хотелось уводить Орлика на берег. Пришлось старшине назвать нескольких солдат по фамилии. Но и после этого увести коня оказалось не так просто. Он стоял, точно пришитый к палубе. У него под кожей напряглись Все. мускулы, и из ран на плечах начала сочиться кровь. Пришлось вызвать Соколова. Он пришёл, еле владея собой, на скулах желваки бегают. Но крепко знает солдат дисциплину. Ещё раз свёл своего друга на берег.

— Убрать помост! — крикнул старшина. — Ефрейтор, на баржу!

Остался Орлик один на берегу, начал метаться: то к корме подбежит, то к носу, смотрит на нас и так ржёт, точно просит не бросать его, взять домой, на родину. Китайцы на него поглядывают, удивлённо головами качают. А нам всем не только коню было стыдно в глаза смотреть — мы друг от друга отворачивались. У всех было такое чувство, точно мы совершили что-то очень нехорошее.