Анатолий Митяев - Рассказы о русском флоте

Снова приблизилась она к берегу только осенью. Берег был закрыт густым туманом. Над серой зыбью стояла тишина. В этой тишине слышалась песня:

Это девушка на берегу оплакивала отца-моряка и его товарищей.

«Они живы. Только им надо помочь!» – хотела крикнуть бутылка. Но не крикнула. Она ведь не могла крикнуть: её горлышко было залеплено смолой.

«Ах как плохо, что на море туман, – подумала бутылка, – а глаза девушки полны слёз: слёзы тоже мешают смотреть».

Но, может быть, девушка вытерла в эту минуту слёзы, и, может быть, в эту же минуту чуть дунул ветер и чуть рассеялся туман. Только девушка вскрикнула:

– Я вижу бутылку! Так моряки посылают весть о себе…

Она побежала с высокого берега к лодкам, столкнула лодку на воду, поплыла. И подобрала бутылку из воды.

Самый быстрый корабль отправился на помощь матросам. Много людей провожали его. Они собрались на пристани, махали шляпами, платками. И каждый из них думал: как важно смотреть в морскую даль. Штормы и бури будут всегда, и всегда кому-то будет нужна помощь.

Дочь моряка стояла рядом с ними. Она прижимала к груди бутылку и тихо спрашивала:

– Они ведь живы? Они скоро вернутся? И отец обнимет меня?

Бутылка из зелёного стекла отвечала ей:

«Угу. Да. Конечно. Непременно вернутся».

В ту пору ещё не было пароходов, и плавали под парусом да на вёслах. В большом поморском селе жили тогда два парня: Андрей и Прошка. Они много знали из морского дела. Сёмгу ловили ловушками-мерёжами, селёдку у норвежских берегов брали, ходили на кораблях-карбасах промышлять во льдах тюленя.

Дружными были Андрей и Прошка. Поровну, без спора делили добытое в море. На гуляньях обоим бывало весело: сколько песен один споёт, столько споёт другой. А девушки никак не могли рассудить, какой рыбак нравится им больше.

Но однажды пришлось Андрею и Прошке делить меж собой беду. Застала их на море буря. Унесла она лодку далеко от берега. Как далеко, парни не знали. Знали только, что в эту даль никто не приплывёт за ними, никто не найдёт их в этой дали.

Они не собирались в море надолго. Припасов взяли с собой мало. Скоро начали голодать. Был у них жбан с водой. Стали рыбаки воду беречь и считать её глотки́. Глоток – Андрею. Глоток – Прошке. Человек может долго не есть, но не пить долго не может. Без воды скорая смерть человеку. А Прошке и Андрею ох как не хотелось умирать!..

Андрей лежал в лодке у кормы, Прошка – на носу. Между ними стоял жбан. Когда казалось поморам, что уже приходит смерть, они брали жбан и пили по глотку. Глоток – Андрею. Глоток – Прошке.

Пришёл день, когда осталось воды в жбане на два глотка ровно. Рыбаки посмотрели друг на друга, словно прощаясь, и стало им очень жалко друг друга. Они заплакали бы. Но нечем им было плакать: слёз не было у них. Слёзы ведь тоже вода.

– Ох, Андрей, Андрей! – заговорил Прошка. – Сколько воды кругом – целое море! А не напиться. Будь оно, море, проклято! Хоть всё выпить – не напиться! Была бы моя воля, превратил бы я его в кружку колодезной воды…

– Я много за кружку дал бы, – ответил Андрей, – и мерёжи свои, и дом… И всю рыбу, какую ловил бы, и зверя, какого добыл бы. А моря не отдал бы! Не моё оно, море. Нам с тобой смерть в нём – поморам смерть без него. Как они будут жить без моря, чем кормиться? Нет уж, пусть море будет вечно.

– Значит, не очень хочешь ты пить, если говоришь так… – прохрипел Прошка. – У тебя, верно, глотки́ больше, чем мои. И ты больше меня выпил.

Тут схватил Прошка жбан, прижал его к губам и выпил свой глоток. И чужой выпил. Он долго ещё сосал горловину жбана, пока не упал на дно лодки.

Андрей ничего не сказал товарищу. Может быть, он не знал, что сказать. Может быть, не хотел. А может быть, не было у него сил прошептать слово.

…Случилось, на лодку наткнулись зверобои. Андрей и Прошка ещё были живы. Зверобои вы́ходили их, доставили домой. Парни поправились. Стали собираться снова в море. А о том, что произошло меж ними, какой разговор тогда был, никому не сказали.

Провожать Андрея и Прошку пришло всё село. Все желали им удачи. Был час прилива. К берегу катилось море. Водяной вал выбегал на сушу и, разлившись, пропадал в песке, оставляя, как отметину своей силы, полосу пены. Тут же бежал новый вал. Он гремел ещё сильнее, ещё дальше на песок кидал пену.