Варвара Андреевская - Красное солнышко

Миша внимательно следил за обоими рабочими, не сводил с них глаз и часто останавливал, заставляя разбирать не как-нибудь, а по правилам, когда они, забывшись, делали неверно. Работа шла довольно успешно; большую часть стропил уже разобрали, и положили на землю, оставалось снять последние.

— Теперь, барин, идите с Богом, мы кончим одни, — крикнул плотник.

Миша молча кивнул головой, спрятал в карман полученные от господина Фриша деньги, но, прежде чем уходить, еще раз взглянул на верх.

— Не так! — поспешно крикнул он плотникам, — не так! Не верно… Вы опять делаете по-своему.

— Ничего, барин, ничего, так скорее…

— Столб сломаете, и…

Тут речь его оборвалась.

Часть столба, вследствие неправильного, удара топором, с треском подломилась, столб пошатнулся, стропило выскочило из зарубков и полетело вниз, ударив Мишу всей своей тяжестью прямо по голове…

Господин Фриш, оба плотника и все остальные присутствующие в первую минуту совершенно остолбенели от ужаса — остолбенели настолько, что ни один не в состоянии был двинуться с места.

— Боже мой! — воскликнул, наконец, господин Фриш, — несчастный ребенок! Несчастная мать!.. Какое ужасное горе ее ожидает! — и первый бросился на помощь к Мише, который лежал неподвижно.

— Доктора, скорее доктора! — закричал он, выбежав на площадь бледный, взволнованный.

Несколько времени спустя, явился доктор и вслед затем городовой; оказалось, что Миша еще жив, но что положение его настолько безнадежно, что он может скончаться каждую минуту.

— Его надо немедленно отправить в больницу или на квартиру, — заявил доктор.

— Конечно, в больницу, — сказал господин Фриш, — насколько мне известно, мать его — женщина бедная, где ей лечить его дома?

— Лечить не придется, — прошептал доктор, ощупывая пульс несчастного мальчика, — он еле дышит…

— Постойте, господа, — вмешался в разговор все время молча стоявший около Антоша, — мне кажется, больной силится сказать что-то.

Миша действительно в эту минуту открыл глаза, обвел мутным, блуждающим взором вокруг себя и проговорил тихим, едва слышным голосом:

— Домой… к маме… к Гаше…

Желание его было исполнено, его сейчас же положили на носилки и понесли по направлению к тому дому, где находилась квартира Марии Ивановны, но господин Фриш послал предварительно Антошу предупредить ее и насколько возможно подготовить к ужасной неожиданности. Марии Ивановны дома не оказалось; она только что ушла куда-то по делу.

Гаша оставалась в комнате одна, так как, по случаю воскресного дня, работы в мастерской не было; она прибрала самовар, вымыла пол, обтерла везде пыль и только что собралась идти на рынок закупить все необходимое для обеда, как вдруг услыхала, что на лестнице кто-то громко всхлипывает.

— Кто там? — поспешно спросила девочка, отворила дверь и, увидав испуганное лицо Антоши, отступила назад.

— Тебя тоже, верно, исколотили и выгнали? — невольно сорвалось у нее с языка.

Антоша отрицательно покачал головой.

— Тогда что же случилось? Говори скорее?

— Миша умер… — отвечал он сквозь глухие рыдания.

— Что ты говоришь?.. Ты ошибся, этого быть не может! Или я тебя не расслышала! — воскликнула девочка пораженная подобным неожиданным известием; — он не более часа назад ушел из дому совершенно здоровый.

Антоша сделал над собой усилие, чтобы не плакать, и в коротких словах рассказал все то, что нам уже известно.

Гаша слушала его с напряженным вниманием и, когда он замолчал, разразилась громкими рыданиями.

— Как сообщить Марии Ивановне эту ужасную новость? Она не перенесет ее! — вскричала девочка, всплеснув руками.

— А где она сейчас, дома? — спросил Антоша после минутного, тяжелого молчания.

— Нет, она ушла по делу, — отозвалась Гаша.

— И не скоро воротится?

— Часа через два, а, может, и позднее.

— Фриш распорядился, чтобы Мишу принесли сюда, да и сам Миша выразил это желание… Надо положить его на кровать… он, наверное, умрет скоро, но Марии Ивановне все же будет легче увидеть его в первую минуту, как бы больным, а не мертвым… Распорядись, Гаша, приготовь все, что надо, а я пойду его встретить.

С этими словами Антоша снова спустился с лестницы, и быстро скрылся из виду; что касается Гаши, то она, совсем растерянная, едва держась на ногах, вернулась обратно в комнату, которая за несколько минут перед тем казалось ей такою уютною… такою веселою, — и которая теперь сразу стала такой грустной и печальной.