Виктор Савельев - Пацанские рассказы Витьки Воробья

В тот вечер я долго не мог заснуть: всё вспоминал, как мы работали с дядей Толей. И все видели, что он мой друг. А потом я стал мечтать, как поплывём мы с дядей Толей на нашей лодке. Пусть я буду на носу, вычерпывать воду, а он будет грести веслом. Или нет – он мне тоже даст весло подержать. И даже удивится, что я умею: «А ты молодец!» И посмотрит на меня как следует. А быть может, мы попадем в настоящее крушение, будем тонуть, и я спасу дядю Толю. Засыпая, я даже видел, как он чешет от изумления плешивую голову и ищет гвоздь, чтобы мне подарить…

Не помню, день или два я прожил в таких мечтаниях, и как-то после обеда выбежал во двор погулять. За углом дома мальчишки понарошку играли в «орлянку» – но заместо монеток они стукали круглыми битами старые пуговицы. Я сразу увидел, что Колька, по прозвищу Губан, кидает на черту мою свинцовую биту, которую я с неделю как потерял в песке.

– Отдай, Коляха, это моя! – крикнул я и, подхватив с земли биту, сунул в карман, потому что Колька – первый жадюга и ни за какие коврижки не отдаст.

– Чего-о-о? – сказал Коляха и угрожающе выпятил губу, за которую его и дразнили Губаном.

– Это я потерял, вон Валька знает! – поспешно выкрикнул я и, отпихнув вскочившего Коляху, помчался на задний двор спасать биту.

Но хитрый Коляха догнал меня у сараев и с маху толкнул в спину. Не удержавшись, я грохнулся на разбросанные здесь доски. Руки мои придавило животом – и Колька Губан с сопеньем оседлал мне спину. От этого я здорово растерялся.

Я, вообще-то, никогда не боялся Губана – он был ниже ростом и нисколечко не сильней – но тут какая-то злоба была в нём, и он прижал меня к доскам и больно давил коленкой, вырывая из кармана биту. Я рвался, никак не мог освободить попавшие под живот руки и в поисках спасения поднял глаза. Прямо напротив, в нескольких шагах от нас, возились строившие лодку мужики, а дядя Толя – мой друг – сидел на брёвнышке и пил кефир, прихлёбывая прямо из бутылки. Он сразу увидел нас, потому что морщинки на его лице вдруг разгладились.

– Глядите! Глядите! Эй! – крикнул он двум потным, одинакового роста, мужикам у лодки, и я, торжествуя, понял, кто снимет с меня злобного врага. Ну, держись, Коляха, уж сейчас дядя Толя встанет…

Но дядя Толя не встал с бревна.

– Глядите, – указал он бутылкой кефира. – Вот как маленький большого лупит. Эвон как он его!..

У меня прыгнули искры в глазах: это приободрённый Коляха треснул меня по шее. Я рванулся, чтобы крикнуть: «Дядя Толя, это же я! Мы с вами пилили…»

Но Коляха держал крепко, а дядя Толя улыбался, словно не я подавал ему гвозди и держал доску. Он только уселся поудобней, словно фильм смотрел в кинотеатре, и, жуя булку, в такт Колькиным подзатыльникам одобрительно мычал:

– Ай да маленький! Молодец! Как он большому! Ить! И ещё ить! И ещё ить!

И посмеивался вместе с другими мужиками, прихлёбывая свой кефир. От удовольствия мой кумир забывал утирать рот – кефир так и тёк по его подбородку…

От неслыханной обиды я заревел не своим голосом. Губан, пользуясь моим послаблением, намял мне шею и убежал, вырвав из моего кармана биту, а я бросился плакать за сарай.

Там через полчаса, среди старых ящиков, меня и нашёл маленький Валька.

– Не плачь. Я вот Ваське Мухину скажу, – утешал он меня, уговаривая, словно малыша. – Мы этому Коляхе дадим! Мы кильпичом в него кинем! Не плачь…

Но я плакал не потому, что меня побил Коляха, и вовсе не из-за отнятой им биты. Я плакал потому, что уже никогда не буду любить дядю Толю…

Нежаркими летними деньками, если нам надоедало гонять по двору, и если Васька Мухин не выносил мяч, мы собирались на двух скамейках у песочницы и вели всякие разговоры. И если кто спорил, то начинал непременно Борька Журавлёв.

– Спорим, – говорил он рыжему Славику, который всегда что-нибудь жевал, то бублик, то ириску, – спорим, что ты не поднимешь вон ту бочку с известью? Ну, спорим?

Славик переставал жевать и ронял длинную слюну.

– А ты поднимешь? – выговаривал он наконец, вынимая изо рта комок ирисок. – Ты и сам-то молодец-огурец и силач Бамбула, что сломал четыре стула и пятую кровать, а бочки не поднять.

Мы даже прыснули от смеху, как он ввернул Борьке.

Борька тоже захлопал глазами, но быстро извернулся:

– А вот ты бочку не поднимешь, а мой старший брат её поднимает одним пальчиком!

– Какой брат? – кричал Славик. – Никакого брата у тебя нет! Это нечестно!

– А вот честно! У меня брат есть в Москве, он всё поднять может!