Александр Батров - Утренний Конь

Подойдя к охотничьему магазину, за которым начинался ряд кустарных изделий, Тимка удивленно остановился. Он увидел сына Королькова, Федьку. Тот держал в руках чайку с перевязанными шпагатом лапами. Чайка была совсем молодая, почти чаеныш, с острыми, длинными крыльями.

— Где ты достал ее? — надвинувшись на Федьку, спросил Тимка.

В ответ Федька вытянул губы и насмешливо пропел:

— А тебе-то какое дело?

— Морскую птицу трогать не полагается.

— Такого закона нет!

Мальчики замолчали. Сбычившись, они стояли друг против друга. Оба одного роста, оба с гулко бьющимися сердцами.

Тимкины глаза глядели на противника не мигая, готовые к решительной схватке.

Глаза Федьки бегали по сторонам, настороженные, колючие.

— Ты чего ко мне привязался? — буркнул он и, не выдержав Тимкиного взгляда, отошел в сторону.

— Отпусти чайку!

— Если ты такой добрый, купи ее.

— Купить? — Тимка с трудом сдержал желание дать Федьке затрещину. — Сколько же ты хочешь за нее?

— Давай рубль.

— За рубль пожарного голубя купить можно. А чайку никто не станет держать.

— Тут один на чучело возьмет, — уверенно заявил Федька.

— Жадный ты… — вытирая со лба выступившую испарину, сказал Тимка, — и родители твои жадные!

— Дай бог всякому, — явно издеваясь над Тимкой, усмехнулся Федька. — Еще «Волгу» купим к осени. Ладно, давай копеек восемьдесят! Только зачем тебе чайка? Не понимаю. А «Волга» — вещь!

— Разбейся ты на ней! — пожелал Тимка и швырнул деньги Федьке в лицо.

Оставалось двадцать копеек. На десять Тимка купил горсть свежей ферины, накормил чайку, и на остальные — два пирожка с горохом и с аппетитом съел их тут же на рынке. Подкрепившись, он сунул чайку под рубаху и зашагал с ней к морю.

Он шел и думал о том, как чайка, поднявшись в воздух, вновь закружится над водой.

Дождь застал мальчика в конце Фелюжного переулка.

— Шуми, шуми, это ты можешь, — сказал Тимка, — а мне нипочем! Я дождь люблю. И чайке ты нравишься!

По узкой крутой тропинке он стал быстро спускаться к морю. А дождь перешел в ливень. Тимка, прикрывший лицо ладонью, вдруг оступился и полетел вниз, в широкую оползневую расщелину, в которой был обнажен вход в катакомбы. Он даже не ушибся. Вязкий пласт глины на дне расщелины был мягче матраса. Но выбраться наверх по мокрым глинистым стенам не было никакой возможности.

— А, черт! — выругался Тимка. — Что же теперь делать?

Он поглядел на подземную галерею и задумался. Он знал ее. Она шла вдоль берега и в ста метрах отсюда имела ступенчатый выход наружу. Тимка смело вошел в галерею. Он продвигался в темноте, громко посвистывая, шагал, даже гордясь собой. Пожалуй, тут и Пашка, прослывший отчаянным храбрецом, не решился бы на такое. Но где же выход из катакомб? Он что-то долго не открывается…

Тимка испугался. Он бросился назад, к расщелине, и не нашел ее. Неужели заблудился?

— Эй! — закричал Тимка. — Эй!

Он долго кричал, но никто не отзывался.

— Придется пожить нам в подземном царстве, — попробовал пошутить Тимка.

Но голос у него был глухой и печальный.

Тимка сел на холодный пол галереи и вспомнил, как несколько дней назад он вместе с Костей и Пашкой хлебал уху из султанок, приготовленную по-рыбацки в чугунном котелке. Ветер, трепавший их волосы, пах солью, полынью и корабельной смолой. Это был крепкий, пьянящий запах августа, его неба, сумерек и тревожно сиреневых далей, запах, может быть, самой Тимкиной жизни. Потом, зачарованные сиянием месяца, они тихо лежали на песчаной косе. И, странное дело, здесь, в катакомбах, он как бы увидел над собой это ласковое матовое сияние. Но оно сразу же погасло. Тимка крепче прижал чайку к груди и сказал:

— Не бойся, мы найдем выход к морю. Ты слышишь, чайка?..

Но выхода из катакомб не было.

Он шел, осторожно продвигаясь в темноте, весь в трепетном ожидании, — вот сейчас откроется перед ним один из туннелей, ведущих наружу, к морю…

— Сколько мы бродим с тобой в катакомбах, чайка? День? Два? Может быть, здесь, в подземелье, нет времени?.. Время есть. — Сердце трудно, гулко отсчитывало секунды.

— Помогите! — порой слышался голос Тимки.

В ответ раздавалось лишь глухое эхо, похожее на бормотание. Тьма давила. Но Тимка все шел вперед, ощупывая руками стены. Неужели он умрет здесь, так и не увидев света? Тимка заплакал и, плача, сказал:

— Не обращай на меня внимания, чайка… Это не я… Это глаза… мокрые… Я не плачу… Я знаю, ты хочешь есть… Потерпи… Я тоже…