Александр Батров - Утренний Конь

— Стой! — снова закричал Янка.

Теперь в его крике не было мольбы.

— Эй, ты, стой!

Повелительный окрик мальчика удивил немца.

— Что тебе надо? — придержав лошадей, спросил он сердито.

— Патроны…

— Охо-хо, — насмешливо пропел немец. — Охо-хо! Майн готт… А где мой хлеб? А где мое сало, дурацкая твоя башка, айн, цвай, драй!

«Айн, цвай, драй!» — ударами молотка отозвалось в Янкином сердце.

Он закрыл глаза, чтобы не видеть на подводе желтого цвета, и вновь хрипло, требовательно закричал:

— Стой!

Немец остановил лошадей, соскочил с козел на землю и бросился к мальчику. И споткнулся… Он грузно повалился на дорогу. В тот же миг Янка вырвал из его рук кнут, вскочил на козлы и повернул лошадей назад, в сторону города.

На этот раз за подводой бежал немец, бледный, с отвисшей губой.

— Манн готт, о майн готт! — кричал он хрипло.

А Янку, сидящего на козлах, мутило. Море желтого цвета накатывалось на него тяжелой зыбью. Руки, державшие вожжи, слабели.

Немец без труда догнал бы свою подводу, но из-за поворота дороги неожиданно показался конный отряд матросов, вооруженных карабинами. На черном высоком коне сидела Катя Рублева.

Она и еще двое молодых матросов спешились, а остальные понеслись дальше, в направлении Большой Аккаржи.

В мешках немца оказались пулеметные ленты.

— Дробь… Дробь надо делать… Утка летит… Свинец нужен… — бормотал он плаксиво и старался казаться добродушным чудаком немцем в надежде, что над ним лишь только посмеются и отпустят на все четыре стороны. Заискивающе глядя всем в глаза, он даже взмахнул руками и закрякал как дикая утка…

Но никто не смеялся.

Катя поднесла Янке флягу с водой. Он выпил все до последней капли и, повернувшись к немцу-колонисту, показал ему язык.

— Ладно, не задирайся, домой нам надо, видишь, все ноги твои в крови… — сказала Катя.

Она подвела Янку к своему коню, помогла на него взобраться, а сама, устроившись в седле позади, улыбнулась.

Янка глядел на синее, бегущее им навстречу небо: теперь оно было полно ветра, как паруса океанского барка, — и думал о белой горбушке, выброшенной за окно. Ну и что же, видно, на свете есть вещи важнее хлеба…

Был год девятнадцатый.

По обеим сторонам дороги во всю свою силу цвели дикие маки и белели степные колокольчики.

Шел год двадцатый, неурожайный. Голодные видения тогда донимали нас, пацанов. Перед нами то и дело возникали пекарни с жаркими золотыми хлебами, казаны с мамалыгой и корзины с хамсой…

Я сидел дома и ждал прихода матери. Может быть, принесет немного еды. Но мать не шла.

Вечерело. Плыли над городом лиловые облака. Зажглась заря и быстро и синевато сгорела, как самодельная спичка. В это время я услышал за окном голос:

— Эй, Шурка, выходи!

Я с неохотой вышел во двор. Там ждал меня Федька со своей сестрой, белокурой Фенькой. Вид у них был таинственный.

— Соль, — сказал Федька.

— Соль?

— Ага, петрай…

«Петрай» на нашем, мальчишечьем, языке значит «думай»… Но тут нечего было думать. Федька звал меня на лиман за солью.

— Что же, соль так соль.

Ее черпали ладонями со дна Куяльницкого лимана. Голодные одесситы даже сложили о ней веселые куплеты.

В то время за одесской солью приезжали крестьяне из самых далеких сел Украины.

— Соль так соль, — повторил я.

— Вот с нами Фенька увязывается… — нерешительно вымолвил Федька.

Я поглядел на Феньку. Лучше всего сидеть бы дома такой пигалице. Но ничего не поделаешь. Она сестра друга.

— Ладно, пусть идет! — решил я и милостиво махнул рукой.

Фенька же вместо благодарности вспылила:

— Я сама могу, без вас… Подумаешь, цацы…

Мы с трудом успокоили ее.

Экспедиция по добыче соли, как и всякая экспедиция, требовала средств. Нужны были тара, фляга для воды (на лимане адское пекло) и самое главное — хлеб, целая буханка!

Фенька раздобыла наволочку, Федька достал полотняный мешок, я вооружился плетеной камышовой корзиной, а стеклянную флягу, обшитую грубым солдатским сукном, мы одолжили у дворника Измаила, бывшего николаевского стражника. Советская власть простила его, потому что он прятал в своей дворницкой раненых моряков с «Алмаза», грозного большевистского крейсера.