Эсфирь Цюрупа - Жил-был Пышта

Захотелось плакать. Но он так устал, что даже заплакать не мог. И он просто присел на пенёк.

А тракторист держал в руке ящичек и думал: «Сегодня ночью этот мальчик совершил подвиг. Расскажешь, а какой-нибудь дурак посмеётся. «Вот, скажет, смехота, вообразил, что мина!» А смешного тут нет. Он был уверен, что эта Штука грозит людям смертью. Но не убежал. Понёс её подальше от жилья, от людей, от всего, что им дорого. Каждую минуту ждал — взорвётся, и всё-таки нёс… Маленький, под куртёшкой рёбрышки ходуном ходят… Откуда взялась в нём такая силища воли, мужество такое?» И сам отвечал себе тракторист: «Может, ты, Непейвода, и научил его своим примером, когда был ещё настоящим человеком?..»

Вдруг Пышта увидел: тракторист повернулся и пошёл.

— Куда же вы, дяденька Непейвода?

Тракторист, думая свои горькие думы, шагал по траве, голубой, словно от инея, по искорёженным сосенкам. Над заваленной траншеей остановился. Он всё тут узнавал в неясном утреннем свете. Под тем дубом убило Надюшу, связистку. Она говорила: «После победы школу кончу». Не кончила. Теперь кашевар и Анютка в школу бегают. Новое поколение…

Горестным взглядом окинул втоптанные в землю сосенки: «Аккуратнее надо с подлеском, потоптал гусеницами… Аккуратнее…»

А орешник с тех пор разросся. Здесь, под орешиной, лежал раненый Степан Коробов, нынешний председатель Совета. Он стрелял, пока руки винтовку держали…

— Дяденька Непейвода!..

«Погоди, кашевар, погоди, помолчи, милый…»

Опустив голову, постоял над голубым, осыпанным гранулами окопом. Тут в окопе прицеплял к поясу гранаты — танки встречать. Когда цеплял, на руках плясал красный отсвет, горел вон тот дуб — снарядом подожгло. А когда спускался к мосту, над головой висела вот эта утренняя звезда. Подумал тогда — осветительная вражеская ракета…

— Дяденька Непейвода! («Экий настырный кашевар, дёргает за рукав…») Погляди на звезду! Яркая! Точно как ракета в праздник! Будто от салюта осталась! Да?

— Да, кашевар, да.

«Протяну руку, поглажу его по тёплой макушке, по шерстяному беретику. Анюта моя, Анюта, вот он, твой дружок, рядом. Ты не знаешь, да и сам он не знает, что сегодняшней ночью был настоящим героем…

Ну, держись за мою руку, кашевар! Ладошка твоя крепкая. Держись, милый. Никогда тебя больше не подведу. И Анютку. И твою маму, Анютка. Эх, кашевар, как мне трудно, как плохо сейчас…»

— Ты на чего глядишь, на мост?

— На мост гляжу, кашевар.

— А я всё про твой подвиг знаю. Подвиг для всех людей. Вот тут, на Высотке… Тебе сам командующий орден привесил.

Непейвода наклонился и поднял картофелину. Сдавил, и она чавкнула, расползлась в его кулаке. Он зачерпнул бело-голубого песка, растёр на ладони. «Для всех людей…» — мысленно повторил он, и Пыште почудилось — скрежетнул зубами. Пышта взглянул ему в лицо. Увидел в глазах взрослого человека такую жгучую тоску, что ему захотелось убежать отсюда. Только не одному, а вместе.

— Пойдём, — позвал он.

Тракторист протянул руку, она дрожала. Погладил Пышту по синему беретику.

— Ты храбрый человек, кашевар! — сказал он.

Но Пышта в ответ замотал головой и жалобно всхлипнул:

— Он ведь простой ящик, совсем пустой, ненужный…

— Погоди, кашевар, давай разберёмся, — сказал тракторист. — Ящик этот не простой. Это же ловушка для птиц. Мы, когда ребятами были, тоже такие делали. Можешь синиц ловить.

— Синиц?! — Пыштины глаза распахнулись, рот приоткрылся от радостного изумления. Так вот, оказывается, какую драгоценную штуку он нашёл! — А они поймаются?.. — спросил он, боясь поверить такому счастью.

— А как же? Обязательно.

Хрустнул сушник, качнулась ёлка, из-за неё бочком вылез Шнырин.

— Хе-хе-хе… — задребезжал сиплый смешок. — Шутник парень, ей-богу, шутник. «Мина», говорит. А какая ж это мина? Хе-хе…

Нет, и тогда, раньше, Непейвода ещё не совсем проснулся.

Вот теперь Пышта увидел: с небритого, худого лица, из тёмных теней, глянули на Шнырина полные ненависти, проснувшиеся глаза.

Ошпаренный этим взглядом, Шнырин отступил назад.

— Уважь, выручи, Непейвода… Я тебя выручал, когда шестерёнка понадобилась… Ты не сомневайся, я тебе заплачу! Только давай скорей заравнивай… И — шито-крыто!..

Непейвода подошёл. Взял его обеими руками за пиджак и тряхнул. Так тряхнул, что голова Шнырина мотнулась и шляпа покатилась по земле.

— Шкура ты! — сказал Непейвода гневно. — Разрослась погань на нашей земле! Народное добро сгноил, свёз сюда втихомолку, а теперь с землёй сровнять?! А заодно память народную сотри с лица земли, лишь бы твоя шкура уцелела?! — И он опять тряхнул Шнырина.