Эсфирь Цюрупа - Жил-был Пышта

Майка себе выбрала игровую комнату. Трое взрослых мужчин и Пышта устроились на раскладушках в ясельной группе.

Впрочем, сегодня Пышта стал сомневаться, что Непроходимимы — взрослые. Пошли мыться над низенькими умывальниками, и давай брызгать друг друга водой. И носятся как угорелые по участку, орут и хохочут. И больше всех сегодня шумит Владик, потому что у него день рождения. Пышта считает, что ненастоящий, а все считают, что настоящий. Женя говорит, что сегодня Владик на птицеферме вылупился как замечательный лектор.

Для этого, оказывается, понадобилось только одно: Владик обронил свои записи. Бумажка проскользнула сквозь щель под пол, и никто ее вытащить не смог. И он стал говорить своими словами, без бумажки. И говорил так увлекательно, что все птичницы и все доярки, которые пришли слушать, проводили его после лекции до самого детского сада. И всю дорогу задавали вопросы, и даже спросили, женатый ли он, и просили приезжать ещё.

И теперь Владик пляшет, только очки поблёскивают.

Пышта скачет вместе со всеми и орёт всякие весёлые слова. И никто не говорит ему «нельзя» или «замолчи». Где это видано?

Съезжают с деревянной горки — кто на корточках, кто на животе.

Под горкой — дверь. Из неё Пышта вытаскивает деревянного коня без хвоста. Женя скачет на коне — колени под подбородок:

— Гоп-гоп-гоп, конь скачи в галоп!..

А Владик-докладик, уважаемый лектор, набрал в брошенную формочку холодного песку и посадил кулич Жене на спину. А Женя высыпал мокрый песок Владику в карман.

— Пышта! — кричит Женя. — Учись, как нельзя себя вести!

Чудесно!

Они хватаются за руки и пляшут танец диких. Ватная куртка Фёдора разлетается за плечами чапаевской буркой. Женины волосы стоят дыбом.

— Дикобраз! — кричит ему Майка, а её косы пляшут по спине, словно развеселившиеся змеи.

И аккуратная фетровая шляпа съехала Владику на бровь.

Пышта барабанит двумя палками по деревянной горке. Под эту музыку дикари крутят согнутыми коленями, размахивают локтями, трут землю подошвами лыжных ботинок, мяукают и подвывают. Великолепный танец. Потом Пышта находит щербатый шар от крокета, все с охотой толкают его ногами. Футбол. Ещё Пышта находит под горкой страницу из тетради. Её читают все вместе, она ведь брошенная. Строчки написаны кем-то, кто уже научился писать — наверно, из старшей группы.

«Мы с Ниной Николаевной ходили на Высотку в поход. Далеко, три километра. Там видели окопы и слушали про подвиг героя. Мы сделали ловушки для птиц из дощечек и проволоки. Поймалась синица. У неё грудка жёлтая».

Дальше — большая клякса, а к ней пририсованы ручки и ножки и хвост.

«Научиться бы делать ловушки и тоже поймать синицу», — позавидовал Пышта. Он опять полез под горку.

— Что ты там сидишь долго? Что-нибудь ещё нашёл?

— Ничего не нашёл!

Пышта вылезает. Он запирает дверь на вертушку. Не хочет, чтоб туда ещё кто-нибудь лазал. Он неправду сказал. Там лежит игрушечная заводная машина. Поломанная. Но когда её берёшь, она жужжит, колёса крутятся. Она ему нужна, эта машина. Её можно развинтить. А вдруг он что-нибудь изобретёт? Но Майка не позволит брать, скажет: «Положи, не твоё!» А чьё оно? Ничьё! Брошенное!

Пышта решает твёрдо: поздно вечером он выйдет, как будто по важному делу (каждый человек может захотеть выйти по важному делу), и возьмёт себе эту машину, и сунет её в свой рюкзак.

Ужинают. Время движется медленно.

— Что ты ёрзаешь? — спрашивает Майка.

Ах, если бы она сказала: «Братцы, как я хочу спать!»

И верно — Майка зевнула и сказала:

— Ой, братцы, как я хочу спать!

Все Непроходимимы, и Пышта (конечно!) стали её уговаривать поскорей лечь: завтра вставать рано, завтра в обратный путь. И сами убрали посуду. И улеглись на свои раскладушки, и потешили свет. Пышта долго прислушивался, кто как дышит, а когда все стали дышать сонно, он сам нечаянно заснул. И видел сон — длинный, с приключениями: он поймал много синиц и выпустил их в полевой домик. Они там летают и садятся на печку-бочку. А потом он уже сам стал не Пышта, а военный, сержант Непейвода, и он разминировал сто мин — круглых и четырёхугольных. Потом он ещё про маму сон видел.

Тут Пышта проснулся. И понял: время настало. Он оделся и, неслышно ступая, пошёл к двери и тихо проскользнул на веранду, где на стёклах наклеены бумажные снежинки, — сейчас, в темноте, не видно. Отодвинул задвижку. Заледеневший песок скрипнул под ногами на дорожке. Очень темно. Нет, уже не так темно, край неба уже посветлел. Но очень холодно. Пышта надвинул берет пониже.