Галина Ширяева - Девочка из легенды

— Проходи.

Лена нерешительно остановилась на пороге. В комнате горела керосиновая лампа. («Лампочка перегорела», — буркнул Сергей). Было грязно и холодно. На столе стояла немытая посуда, на полу рядом с кучей мусора валялся веник.

Лена протянула Сергею вырванный из тетради листок.

— Вот здесь записано, что задали.

Он кивнул головой и положил листок на стол.

Лена продолжала топтаться на пороге: нужно было спросить, почему он не ходит в школу, но язык не поворачивался. Молчание с каждой секундой становилось все более неловким. Наконец Лена, мысленно махнув на себя рукой, сказала:

— Ну, я пойду.

Тут она подняла голову. Ее взгляд остановился на кровати, стоявшей в углу комнаты. На неразобранной постели кто-то спал, накрывшись с головой зимним пальто.

Из-под пальто торчали ноги в сапогах. «Тот самый, вчерашний», — подумала Лена, и у нее как-то нечаянно вырвалось:

— Отец, да?

— А что?

— Ничего. Я пойду, — и она повернулась к двери.

— Подожди.

Сергей вынул из кармана сложенный вчетверо листок бумаги.

— Отдай это, пожалуйста… директору.

— Хорошо, — удивленно произнесла Лена и машинально развернула листок.

Это было заявление Сергея Тихомирова об уходе из школы.

Лена подняла на него изумленные глаза:

— П-почему?

Тогда он как-то по-особому нагнул голову, словно собирался боднуть Лену, и ответил:

— Надоело учиться — вот и все… опротивело зубрить.

Сергей, закрыв за Леной дверь, вернулся в комнату, ногой отшвырнул с дороги веник и опустился на стул.

Приводить пьяного отца из закусочной домой были его обязанностью с шестого класса. Раньше в школе никто ни о чем не знал, а теперь, когда класс стал заниматься во вторую смену, приходится часто уходить с последних уроков. Это заметили.

Когда отец «запивал» (а «запивал» он часто, хотя на работу всегда являлся трезвым и гордился тем, что не был прогульщиком), мать забирала маленькую Верку и уезжала к своему отцу в рабочий поселок за городом, сказав на прощанье, что больше не вернется, пропади хоть все пропадом. Сергей знал: когда отец окончательно протрезвеет после очередной попойки, то, виновато глядя сыну в глаза, скажет:

— Ты бы матери написал, что, мол, не буду больше. Последний раз, мол…

Сергей писал матери всего два слова: «Можешь приезжать». Мать приезжала, и некоторое время жизнь у них в доме шла нормально. А потом все начиналось снова.

Две недели назад, когда отец, протрезвев после попойки, сидел за столом, Сергей сказал ему, глядя мимо него куда-то в угол:

— Поступлю работать, возьму мать с Веркой к себе. А ты как хочешь. Живи один.

Отец посмотрел на сына и расхохотался:

— А ты их прокормишь? Работничек!

И через несколько минут серьезно сказал:

— Зря ты это, сынок. Я же сказал: последний раз.

И вот опять…

Сергей посмотрел на отцовские сапоги, торчащие из-под пальто, погасил лампу и опустил голову на руки.

Целых три дня Лена носила в портфеле заявление Тихомирова и все никак не решалась отнести его директору. Не потому, что она боялась директора (директор был «мальчишечий», из бывшей мужской школы, и девочки его немного побаивались), а потому, что знала: нужно рассказать все, что видела: и о том, как Сергей вел пьяного по улице, и о том, как грязно и неприютно у него в доме.

А если после этого Сергею попадет от отца и он выместит зло на Лене? Если вот возьмет и отколотит?.. И не будет ничего удивительного: не лезь не в свое дело. Конечно, очень глупо и обидно, если тебе пятнадцать лет, а тебя отколотят, как первоклашку…

Сегодня Лена, наконец, решилась. После уроков она подошла к двери директорского кабинета и постучалась.

Но когда за дверью раздался голос директора: «Да-да, войдите», — Лену словно кто-то подстегнул плеткой. Она повернулась и побежала прочь. Уже в самом конце коридора она услыхала, что дверь кабинета открывается. «Сейчас он меня увидит и подумает, что постучала нарочно», — Лена пробкой вылетела на лестничную площадку, взлетела вверх по лестнице и остановилась: дальше бежать было некуда, дальше был чердак.

И вот она уже около часа сидит на чердаке на ящике с песком и втихомолку ругает себя. «Это все потому, что у тебя нет характера. Все потому, что у тебя не хватает силы воли съехать на лыжах с горы. Все потому, что у тебя трусливая душонка, а от тебя, может быть, зависит сейчас судьба целого человека…»

Ей вдруг стало страшно жалко Сергея (вспомнила почему-то керосиновую лампу и как Сергей сказал: «лампочка перегорела»), и она заплакала.