Галина Ширяева - Девочка из легенды

Здесь, на этажерке между книг, Андрей прятал толстую голубую тетрадь. На первые страницы Андрей выписал доказательства теорем, но Дина давно разгадала тайну этих теорем — это была маскировка: на следующих страницах были Андрейкины стихи. Дина тайком выписывала эти стихи для себя, в другую тетрадь, и заучивала наизусть. Эх, если бы из Андрея получился поэт! Но из него с таким же успехом мог выйти и математик: он был лучшим математиком в классе, и теоремы он любил, пожалуй, ничуть не меньше стихов. И столяр из него тоже мог выйти превосходный: письменный стол, который он смастерил в прошлом году, стоял в учительской на самом видном месте…

Потом Дине на глаза попалась лежащая тут же, на этажерке, старенькая, зачитанная до дыр детская книжка — они с Андреем читали ее лет девять-десять назад. На обложке был нарисован зеленый крокодил, держащий в зубастой пасти яркое солнце. Дина улыбнулась, перелистала книжку, даже прочитала несколько страниц, а потом засунула подальше, чтобы она никому больше не попадалась на глаза. С этой книжкой была связана самая неприятная и нехорошая история в их жизни.

Это случилось вскоре после войны. Время было трудное, еще не отменили хлебные карточки. Мать работала на зеркальной фабрике, которая размещалась в обыкновенном одноэтажном доме: огромного красивого Завода Стекла тогда еще не было. В булочной напротив фабрики иногда можно было достать белый хлеб, и Дина каждое утро отправлялась к матери за хлебом. Мать выходила к ней в сером халатике, в некрасивых резиновых перчатках, туго обтягивающих кисти рук. Она снимала их по дороге с трудом, они не поддавались. Дине при этом каждый раз вспоминалась сказка про Царевну-Лягушку.

Мать отдавала Дине хлеб, приносила из столовой мисочку гороховой каши, и Дина шла домой, бережно прижимая к груди миску с кашей, отщипывая по дороге от ломтя хлеба крошки и тщательно подсчитывая их, чтобы не обделить потом брата, чтобы дать ему столько же лишних крошек, сколько их сама съела.

Зима в тот год была холодной, а у Дины и Андрея было одно пальто на двоих. Приходилось гулять по очереди. Андрей всегда уступал сестре: потоптавшись немного по двору с салазками на привязи, он возвращался домой и, стряхивая с пальто снег, говорил бодро:

— Я — все.

Но когда Дина уходила, он, приплюснувшись носом к оконному стеклу, смотрел во двор так печально, что Дина не выдерживала, забирала салазки и возвращалась домой. Дома они с Андреем отдирали от оконного стекла намерзшие льдинки, прикладывали их к горячей печке-голландке, и льдинки с громким шипением скользили вниз по черной блестящей поверхности печки, оставляя за собой струйки пара. Все-таки это было не такое уж скучное занятие.

Зато когда грянули весенние дни и одному из них можно было надеть вместо пальто старую мамину кофту, они пропадали во дворе весь день, до прихода матери. Нарушив запрет, они шлепали по лужам, пускали в ручьях кораблики, грызли похудевшие от солнца сосульки.

Весна была бурная. Сугробы во дворе уменьшались на глазах, превращаясь в прозрачные холодные ручьи, которые торопливо расползались в разные стороны, стали подбираться к старой хибаре в глубине двора. Жила в этой хибаре старуха, которую почему-то никто никогда не называл ни по имени, ни по фамилии, все звали ее Бабкой.

Во дворе никого, кроме Дины и Андрея, не было, когда Бабка, выйдя из своей хибары, принялась бидончиком вычерпывать воду из лужи, разлившейся возле ее крыльца.

— Не так! — подбегая к Бабке, крикнула Дина. — Надо канавку проделать. Вон туда, на тот двор. А у них там тоже канавка, за ворота. Мы знаем.

— Проделайте, — сказала Бабка и швырнула им лопату.

С трудом орудуя тяжелой лопатой, они прорыли неглубокое ущелье во льду, и вода из Бабкиной лужи потихоньку поползла к чужому забору.

— Лопату в дом отнесите, — приказала им Бабка.

Наверно, лопату полагалось оставить в коридоре, но Бабка сказала «в дом», и они протопали прямо в комнату. В комнате на столе, покрытом белоснежной скатертью, стояла ваза с бумажными цветами, рядом лежала сторублевая бумажка. Наверно, это были очень большие деньги. Наверно, на них можно было купить пальто вместо старой маминой кофты. А может, и ботики для мамы… Или кирпич хлеба.

— Может, даже кило колбасы, — шепотом сказала Дина.

— Ага.

И Дина протянула руку и взяла сторублевку.

Потом пришла Бабка и выпроводила их на улицу. Они шли через двор к дому, старательно обходя лужи, перешагивая через ручейки, хотя все равно еще утром промочили ноги, и в ботинках хлюпала вода. Деньги лежали у Дины в мокрой варежке.