Нина Дашевская: Вилли

— Подожди, а как же ты? Ты с кем живёшь вообще?

— Ни с кем, — улыбнулась Августина. — Я люблю одна.

— Ничего себе — «одна»! — обиделся Вилли. — Скажешь тоже!

— Ну прости. Конечно, с тобой. Но теперь… Вот теперь буду одна, — вздохнула она.

Как это… Я совершенно не мог себе этого представить. Да, мой папа тоже часто уезжает на работу на неделю, иногда даже на месяц. И тогда мы с мамой остаёмся одни. Но с мамой же! А Августина — она ведь только выглядит большой, а на самом деле…

— Я вот что хотел спросить, — вмешался Вилли. — Мы что вообще, вот так и будем, да? Здесь торчать? Болтать, там, до вечера, да? Совсем уже! Поедем-то когда? А?

— Ой, да, — опомнилась Августина, — ты ведь давно ждёшь! Давай, Севка. Попробуй хотя бы.

Пришлось признаться, отступать-то некуда:

— Понимаешь… Понимаешь, я не умею.

— Не умеешь чего? — не поняла сначала Августина.

— Кататься… Не умею ездить на велосипеде, — объяснил я и отчаянно покраснел. — Понимаешь?

— Нет, — помотала она головой. — Тебе ведь целых десять лет. И ты не умеешь ездить?

— Ну, я не виноват, — стал оправдываться я. — У меня ведь никогда не было велосипеда.

— А, тогда извини, конечно. Но ты всё равно умеешь. Просто не пробовал.

— Ерунда, — поддержал её Вилли. — Этого нельзя не уметь.

— Не бойся, — подбодрила меня Августина, — это же Вилли! С ним не страшно.

Я положил руки на руль. Первый раз в жизни — на руль моего велосипеда.

И мы пошли на дорожку. Впереди — Августина. А за ней — мы с Вилли.

— Я держу, не бойся! — сказала Августина, а Вилли её перебил:

— Не надо, не держи. Я сам.

Я пока ещё не понял, что это значит. Но уже неловко взобрался на седло. Августина уже опустила его как можно ниже, под мой рост. Я поставил ноги на педали и вцепился в руль.

— Чего хватаешься, — обиделся Вилли, — его держат, а он хватается! Совсем уже. Да не бойся ты так, не свалишься!

И правда: Августина отпустила велосипед, а Вилли стоял как вкопанный!

Я немного ослабил хватку и даже погладил руль большими пальцами. Совсем не страшно, если так просто. Сидишь как на заборе. Я слегка нажал ногой на педаль. Совсем чуть-чуть, просто попробовал. Вилли качнулся.

— Ну давай же, давай! Чего ты? Кататься!

Я нажал посильнее. Песчинки скрипнули под колесом. И другой ногой. И…

Как объяснить вот это? Когда едешь сам?! Конечно, Вилли помогал мне. Это было так странно: он совершенно не собирался никуда падать. Хотя я поначалу и вертел бестолково рулём в разные стороны.

Мы ехали по дорожке мимо сиреневых кустов, мимо заборов, мимо речки, забрались на мостик, переехали его («Та-да-да-да-да-да-да-дам», — сказали нам доски!), мимо колокольни, мимо…

— Ну как тебе? — спросил меня Вилли.

— Ух! Здорово… Спасибо, ты хорошо меня держишь.

— Я? — хмыкнул Вилли. — Ничего я не держу. Ты давно уже сам едешь.

От неожиданности я дёрнул руль и тут же шлёпнулся на дорожку. Мелкие камешки больно впились в локоть. А Вилли только весело крутил в воздухе колесом.

— Что же ты? — обиделся я.

— Ничего, — засмеялся он, — не упадёшь — не научишься!

Подбежала длинноногая Августина Блюм:

— Ты как? Нормально всё?

— Вроде да, — ответил я, обиженно отряхивая джинсы.

— А, ну тогда ладно. Вставай, — спокойно сказала она и повторила Виллины слова: — Не упадёшь — не научишься. Это он тебя ещё поначалу пожалел. А я ведь по-настоящему училась.

— Просто очень хотелось. Поехать, поехать побыстрее уже хотелось! Понимаете? — объяснил Вилли.

— Ладно, — сказала она. — Раз всё в порядке у вас, то проваливайте уже. Терпеть не могу прощаться.

Глаза её блестели. Она подняла голову к солнцу, чтобы я не видел. Я потрогал её за локоть.

— Слушай, мы будем приезжать к тебе.

— Печенье понравилось? — хмыкнула она.

— Августина… Знаешь что? — сказал я.

— Чего тебе ещё? Давайте уже, хватит. Валите оба.

— Ты очень красивая, — сказал я и нажал на педали. Мы летели непонятно куда, главное — не оглядываться.

Никогда никому не говорил такого. Но она ведь и правда очень красивая. И совершенно не похожа на мальчишку.

Вечером я сказал дома:

— Знаешь, мам, а у меня появился велосипед.

— Да, конечно, — ответила мама. — И у него семнадцать колёс.

— Нет, — удивился я, — зачем семнадцать? Только два…

— Странно, — удивилась в свою очередь мама.