Маугли, сидя в траве, задрожал, словно в лихорадке. Он хорошо помнил этот голос, но, чтобы знать наверняка, крикнул негромко, удивляясь, как легко человечий язык вернулся к нему:
— Мессуа! О Мессуа!
— Кто меня зовет? — спросила женщина дрожащим голосом.
— Разве ты забыла? — сказал Маугли; в горле у него пересохло при этих словах.
— Если это ты, скажи, какое имя я дала тебе? Скажи! — Она прикрыла дверь наполовину и схватилась рукой за грудь.
— Натху! О, Натху! — ответил Маугли, ибо, как вы помните, этим именем назвала его Мессуа, когда он впервые пришел в человечью стаю.
— Поди сюда, сынок! — позвала она.
И Маугли, выйдя на свет, взглянул в лицо Мессуи, той женщины, которая была добра к нему и которую он спас когда-то от человечьей стаи. Она постарела, и волосы у нее поседели, но глаза и голос остались те же. Как все женщины, Мессуа думала, что найдет Маугли таким же, каким оставила, и удивленно подняла глаза от груди Маугли к его голове, касавшейся притолоки.
— Мой сын… — пролепетала она, падая к его ногам. — Но это уже не мой сын, это лесное божество! Ах!
Он стоял в красном свете масляной лампы, высокий, сильный, красивый, с ножом на шее, с черными длинными волосами, разметавшимися по плечам, в венке из белого жасмина, и его легко было принять за сказочное божество лесов. Ребенок, дремавший на койке, вскочил и громко закричал от страха. Мессуа обернулась, чтобы успокоить его, а Маугли стоял неподвижно, глядя на кувшины и горшки, на ларь с зерном и на всю людскую утварь, так хорошо ему памятную.
— Что ты будешь есть или пить? — прошептала Мессуа. — Это все твое. Мы обязаны тебе жизнью. Но тот ли ты, кого я называла Натху, или ты и вправду лесной бог?
— Я Натху, — сказал Маугли, — и я зашел очень далеко от дома. Я увидел этот свет и пришел сюда. Я не знал, что ты здесь.
— Когда мы пришли в Канхивару, — робко сказала Мессуа, — мой муж поступил на службу к англичанам, и мы получили здесь немного земли. Она не такая хорошая, как в старой деревне, но нам немного надо — нам вдвоем.
— Где же он, тот человек, что так испугался в ту ночь?
— Вот уже год, как он умер.
— А этот? — Маугли указал на ребенка.
— Это мой сын, что родился две зимы назад. Если ты Бог, подари ему Милость Джунглей, чтобы он оставался невредимым среди твоего… твоего народа, как мы остались невредимы в ту ночь.
Она подняла ребенка, и тот, забыв о своем страхе, потянулся к ножу, висевшему на груди Маугли. Маугли бережно отвел в сторону маленькие руки.
— А если ты Натху, которого унес тигр, — с запинкой продолжала Мессуа, — тогда он твой младший брат. Я разведу огонь, и ты напьешься горячего молока. Сними жасминовый венок, он пахнет слишком сильно для такой маленькой комнаты.
Маугли пил теплое молоко долгими глотками, а Мессуа время от времени поглаживала его по плечу, не будучи вполне уверена, ее ли это сын Натху или какое-нибудь чудесное божество джунглей, но радуясь уже тому, что он жив.
— Сынок, — сказала наконец Мессуа, и ее глаза блеснули гордостью, — кто-нибудь уже говорил тебе, что ты красивее всех на свете?
— Что? — отозвался Маугли, ибо, разумеется, никогда не слыхал ничего подобного.
Мессуа ласково и радостно засмеялась. Ей довольно было взглянуть на его лицо.
— Значит, я первая? Так и следует, хотя редко бывает, чтобы сын услышал от матери такую приятную весть. Ты очень красив. Я в жизни не видывала такой красоты.
Маугли вертел головой, стараясь оглядеть себя через плечо, а Мессуа снова рассмеялась и смеялась так долго, что Маугли, сам не зная почему, начал смеяться вместе с ней, а ребенок перебегал от одного к другому, тоже смеясь.
— Нет, не насмехайся над братом, — сказала Мессуа, поймав ребенка и прижимая его к груди. — Если ты вырастешь хоть вполовину таким же красивым, мы женим тебя на младшей дочери князя, и ты будешь кататься на больших слонах.
Маугли понимал едва одно слово из трех в ее разговоре. Теплое молоко усыпило его после сорокамильного пробега, он лег на бок, свернулся и через минуту уснул глубоким сном, а Мессуа откинула волосы с его глаз, накрыла его одеялом и была счастлива.
По обычаю джунглей, он проспал конец этой ночи и весь следующий день, потому что чутье, никогда не засыпавшее вполне, говорило ему, что здесь нечего бояться. Наконец он проснулся, сделав скачок, от которого затряслась хижина: прикрытый одеялом, он видел во сне ловушки. Остановившись, он вдруг схватился за нож, готовый биться с кем угодно, а сон еще глядел из его расширенных глаз.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу