Редьярд Киплинг - Маугли (Художник В. Ватагин)

Он встряхнулся и проскользнул обратно к хижине. Он был уже под окном, когда почувствовал, что кто-то лизнул ему ногу.

— Мать, — сказал он, узнав Волчицу, — что здесь делаешь ты?

— Я услышала, как мои дети поют в лесу, и пошла за тем, кого люблю больше всех. Лягушонок, я хочу видеть женщину, которая кормила тебя молоком, — сказала Мать Волчица, вся мокрая от росы.

— Ее связали и хотят убить. Я разрезал ремни, и она с мужем уйдет через джунгли.

— Я тоже провожу их. Я стара, но еще не совсем беззуба. — Мать Волчица стала на задние лапы и заглянула через окно в темную хижину.

Потом она бесшумно опустилась на все четыре лапы и сказала только:

— Я первая кормила тебя молоком, но Багира говорит правду: человек в конце концов уходит к человеку.

— Может быть, — сказал Маугли очень мрачно, — только я сейчас далек от этого пути. Подожди здесь, но не показывайся ей.

— Ты никогда меня не боялся, Лягушонок, — сказала Мать Волчица, отступая на шаг и пропадая в высокой траве, что она отлично умела делать.

— А теперь, — весело сказал Маугли, снова прыгнув в окно, — все собрались вокруг Балдео, и он рассказывает то, чего не было. А когда он кончит, они непременно придут сюда с Красным… с огнем и сожгут вас обоих. Как же быть?

— Мы поговорили с мужем, — сказала Мессуа. — Канхивара в тридцати милях отсюда. Если мы доберемся туда сегодня, мы останемся живы. Если нет — умрем.

— Вы останетесь живы. Ни один человек не выйдет сегодня из ворот. Но что это он делает?

Муж Мессуа, стоя на четвереньках, копал землю в углу хижины.

— Там у него деньги, — сказала Мессуа. — Больше мы ничего не можем взять с собой.

— Ах да! Это то, что переходит из рук в руки и не становится теплей. Разве оно бывает нужно и в других местах?

Муж сердито оглянулся.

— Какой он оборотень? Он просто дурак! — проворчал он. — На эти деньги я могу купить лошадь. Мы так избиты, что не уйдем далеко, а деревня погонится за нами.

— Говорю вам, что не погонится, я этого не позволю, но лошадь — это хорошо, потому что Мессуа устала.

Ее муж встал, завязывая в пояс последнюю рупию. Маугли помог Мессуе выбраться в окно, и прохладный ночной воздух оживил ее. Но джунгли при свете звезд показались ей очень темными и страшными.

— Вы знаете дорогу в Канхивару? — прошептал Маугли. Они кивнули.

— Хорошо. Помните же, что бояться нечего. И торопиться тоже не надо. Только… только в джунглях позади вас и впереди вас вы, быть может, услышите пение.

— Неужели ты думаешь, что мы посмели бы уйти ночью в джунгли, если бы не боялись, что нас сожгут? Лучше быть растерзанным зверями, чем убитым людьми, — сказал муж Мессуи.

Но сама Мессуа посмотрела на Маугли и улыбнулась.

— Говорю вам, — продолжал Маугли, словно он был медведь Балу и в сотый раз твердил невнимательному волчонку древний Закон Джунглей, — говорю вам, что ни один зуб в джунглях не обнажится против вас, ни одна лапа в джунглях не поднимется на вас. Ни человек, ни зверь не остановит вас, пока вы не завидите Канхивару. Вас будут охранять. — Он быстро повернулся к Мессуе, говоря: — Муж твой не верит мне, но ты поверишь?

— Да, конечно, сын мой. Человек ли ты или волк из джунглей, но я тебе верю.

— Он испугается, когда услышит пение моего народа. А ты узнаешь и все поймешь. Ступайте же и не торопитесь, потому что спешить нет нужды: ворота заперты.

Мессуа бросилась, рыдая, к ногам Маугли, но он быстро поднял ее, весь дрожа. Тогда она повисла у него на шее, называя его всеми ласковыми именами, какие только ей вспомнились. Они пошли, направляясь к джунглям, и Мать Волчица выскочила из своей засады.

— Проводи их! — сказал Маугли. — И смотри, чтобы все джунгли знали, что их нельзя трогать. Подай голос, а я позову Багиру.

Глухой, протяжный вой раздался и замер, и Маугли увидел, как муж Мессуи вздрогнул и повернулся, готовый бежать обратно к хижине.

— Иди, иди! — ободряюще крикнул Маугли. — Я же сказал, что вы услышите песню. Она вас проводит до самой Канхивары. Это Милость Джунглей.

Мессуа подтолкнула своего мужа вперед, и тьма спустилась над ними и Волчицей, как вдруг Багира выскочила чуть ли не из-под ног Маугли.

— Мне стыдно за твоих братьев! — сказала она, мурлыча.

— Как? Разве они плохо пели для Балдео? — спросил Маугли.

— Слишком хорошо! Слишком! Они даже меня заставили забыть всякую гордость, и, клянусь сломанным замком, который освободил меня, я бегала по джунглям и пела, словно весной. Разве ты нас не слышал?