Лев Кассиль - Ход белой королевы

— А вы взгляните мысленно! Вот, если тут продолжить, как раз и получится, что С. Чудинов.

— Странно, — растерянно проговорил Чудинов, — был у меня похожий шарф, но только я его ещё в году эдак сорок шестом уронил с яхты на Ладоге и утопил нечаянно. А это просто случайное совпадение. Да вообще, с чего вы взяли? Чепуха какая!

— Да, как же, — набросился на него Ремизкин. — Ведь всё же буквы совпадают. Погодите, я вас только сниму.

— Послушайте, приятель, — уже совсем сердито сказал Чудинов. — Беседа закончена. Ясно?

— Так ведь буквы же! — не сдавался Ремизкин.

— Не приставайте, а то я вас на такую букву пошлю… — уже грубо сказал Чудинов, отвёл рукой попавшегося ему на дороге волосатого чертёжника и быстро вышел из комнаты.

Ремизкин устремился было за ним, но в это время позвонил телефон. Маша подошла:

— Из редакции? Кого? Тут Ремизкин. Донат, вернись, из редакции тебя.

Запыхавшийся Ремизкин кинулся к телефону, схватил трубку.

— Не дают оперативно работать! Ну, что такое? Как? Кто? Тот, кто спас? Сам пришёл?..

Все смотрели на него в полном смятении.

А в это время в редакции «Зимогорского рабочего» перед Хворобеем сидел, развалясь, небритый, запухший детина в стёганом ватнике.

— Погодите, Ремизкин, — говорил в телефон редактор, — погодите у телефона. — Он повернулся к собеседнику: — Так вы утверждаете, что вы именно обнаружили заблудившихся?

Тот откашлялся и, немного поёрзав, расположился удобнее в кресле.

— Вполне свободная вещь, спросите милицию. Обнаружили меня в той же местности, как я был не в себе, чересчур окоченевши. Конечно, я вам все это в точности объяснить не берусь, как я, будучи, говорю, сильно окоченевши, и, конечно, как шёл заступать в аэропорт, то принял немного… К тому же учтите, я по состоянию здоровья зарегистрирован как лунатик, могу вам справку из амбулатории. Вот сон вижу, что сплю вроде… А сам хожу и после не имею памяти, где ходил. Лунатизм. Вам это понятно? Это вы обратите внимание… Теперь, значит, дело как было…

— Понятно, понятно. Ремизкин! — закричал в трубку Хворобей. — Имейте терпение, сейчас я все выясню.

— Да что выяснять-то? — продолжал посетитель. — В газету объявление я не требую. Дайте справочку на руки, что не мог заступить вовремя по причине спасения погибающих. Печать приложите, и всё. Мне лишние разговоры эти ни к чему. А то меня через всё это с работы сымают, под прогул подводят. Я же разве виноват, что на меня напал лунатизм?

Ремизкин что-то верещал в трубку. Хворобей закивал головой:

— Сейчас спрошу. — Он перегнулся через стол, насколько позволил ему провод. — Быстро: шарф теряли? Теряли, спрашиваю?

— А как же, — не смутился посетитель, — свободная вещь. Как меня обнаружили, я хвать-похвать — нет на мне ничего, ни, конечно, денег, ни вот этого самого… шарфа…

Трубка опять заверещала, и редактор, поднося её к самому рту, закричал:

— Да сейчас, сейчас! Не порите горячку! Выясню… Как, товарищ, ваша фамилия?

— Фамилие моё будет Сычугин. Так запомните или написать вам?

— Фамилия Сычугин! — закричал редактор в телефон.

И услышал, как Ремизкин там, у другого конца провода, охнул:

— Как Сычу… Граждане, отставить! Ещё один спаситель нашёлся! Буква в букву…

Тщетно бедный Ремизкин пытался разобраться во всей этой путанице с буквами. Появление Сычугина совсем сбило его с толку. Вот, кажется, и буквы все сошлись, а сомнительно было, чтоб этот лунатический выпивоха спас Наташу и Сергунка. Чудинов же и слышать не желал обо всей этой истории. Сунувшегося было ещё раз к нему Ремизкина он довольно уже бесцеремонно выставил за дверь бюро и просил больше с этими глупостями к нему не являться. Бедный Ремизкин, которого разбирало не только любопытство, но ещё мучило то, что он не оправдал доверия редактора, поймал меня и просил, как более опытного, старшего товарища, посоветовать, что делать, как быть.

— Ведь это же, конечно, Чудинов? — говорил Ремизкин, просительно смотря на меня. — Ну, вы ему друг, скажите, чтобы признался. Если не хочет, мы портрета давать не будем. Можно даже без фамилии. Напишем только одну букву: «инженер Ч.» Ну что ему, жалко? Всего только одна буква, не все и догадаются.

Но как я мог помочь Ремизкину? Я слишком хорошо знал характер Степана и на этот раз вполне понимал его. Хотя я в душе и был доволен, что случай свёл Степана с Наташей, и готов был про себя благословлять пургу, пронёсшуюся над Зимогорском, я понимал всё же, как злят Чудинова все эти разговоры о шарфе, буквах и прочих неотвратимо сходившихся мелочах. Да, все улики, как говорится, были налицо. Но не такой человек был мой Степан, чтобы его могли легко припереть к стенке, если он этого сам решительно не хотел.