Лев Кассиль - Ход белой королевы

Чудинов открыл рот, а потом захлопнул его. Стал быстро выбираться из группы лыжников.

«Определённо она. Конечно, она. Час от часу не легче. Но почему Скуратова?»

Но Ремизкин, найдя подходящий объект для излияния и видя в Чудинове приезжего, ещё мало разбирающегося по всех местных делах человека, уже настиг его:

— Как считаете, товарищ, надо в Москву сообщить? Такое происшествие в нашем районе! Это же называется именно — незаметный герой. Заголовок дадим: «Благородный поступок»… Нет, лучше: «Отвага и скромность». Правда здорово? Это звучит. Ей-богу, честное даю слово.

Чудинов пожал плечами:

— Нормально. Не всё ли равно, кто первый обнаружил? Не на соревнованиях. Важно, что столько народу бросилось на поиски, это здорово. А вообще-то, спасены — и ладно.

— Ну знаете, товарищ! — горячился Ремизкин. — Говорить теперь, конечно, легко, а вы бы вот попробовали сами.

— Я пробовал, — сказал Чудинов и ещё раз шагнул вперёд, внимательно вгляделся из темноты в лицо Наташи, которая уже совсем оправилась, раскраснелась, стояла в накинутой кем-то стёганой куртке и укутывала в тёплый шарф Сергунка.

— Она и есть, — проговорил Чудинов, отъезжая в сторону, чтобы выйти из луча прожектора, — Скуратова. Вот поди ж ты! А в Москве сказали: Авдошина из Вологды. Ничего не понимаю!..

Ремизкин уже наседал на ещё не совсем очухавшегося Дрыжика, что-то чиркал в своём блокноте.

— Так всё-таки как же это получилось-то? Неужели не помните?

— Да ведь, собственно… — бормотал, растерянно оглядываясь, парикмахер. — Тут, в общем, довольно просто получается. Следую я таким направлением… Замечаю возвышение, вижу шалашик, а меня заносит. Ну и… Разрешите в другой раз, чересчур окоченел.

И вдруг стало совсем темно. Аэросани выключили прожекторы. Интервью оборвалось. Все окутала кромешная, непроницаемая тьма.

Была уже глубокая ночь, когда Чудинов добрался до гостиницы. Раненая нога всё время напоминала о себе, видно порядком он натрудил и разбередил её. Неожиданное открытие совершенно сбило с толку. Спасённая девушка оказалась Скуратовой, а в Москве её называли Авдошиной. Но несомненно это тогда была именно она, сердитая красотка!.. Ему запомнилось это характерное лицо, на которое он успел тогда близко глянуть через двенадцатикратный полевой бинокль. Круто выведенные щеки, чуточку вздёрнутый нос, серые глаза с выражением ребячливого своенравия и женственная, застенчиво-упрямая складка по-детски выпяченных губ.

И надо же было случиться сегодня этому бурану! Теперь глупо уже будет у себя в бюро изображать ненавистника спорта или, во всяком случае, равнодушного к лыжам человека. Должно быть, они уже заметили его хватку и стиль, если хоть немножко разбираются в этом деле. А ко всему ещё это странное открытие: не Авдошина, а Скуратова. Не Вологда, а Зимогорск. Уж не нарочно ли это всё Евгений подстроил тогда в Москве?..

Чудинов специально задержался, чтобы не попадаться на глаза возвращающимся лыжникам. Ещё таилась смешная и нелепая надежда, что, может быть, он остался незамеченным в общей сутолоке. Стараясь не шуметь, он осторожно поставил в вестибюле лыжи, которые ему были даны дядей Федей. Но уже спешила к нему бессонная Олимпиада Гавриловна.

— И вы ходили? У вас же нога… Прямо все с ума посходили с этим! Наш-то Адриан Онисимович — и тот! Что это, верно говорят, будто он-то и разыскал? Сказывали, их там в шалашике вместе и обнаружили, куда он их приволок. А ведь скромник-то какой, не признается по сей момент полностью. Намекает, а таится. «Не помню», — говорит. Вот благородной души человек! Из-за какой-то девчонки так здоровьем рисковал. Да что здоровьем — можно сказать, жизнью! — Она было отошла, направляясь к своей конторке, потом вдруг спохватилась: — Ой, товарищ Чудинов, забыла совсем предупредить вас. Там я к вам на вторую коечку командировочного одного поместила, временно. Уж извините — переполнение.

Свет в номере был погашен, но сквозь окно проникали отблески уличного фонаря. Пурга давно уже утихла, снежная муть осела. Фонарь за окном струил ровный и мягкий свет, и можно было различить все предметы в комнате.

Осторожно, чтобы не разбудить нового жильца, Чудинов раздевался в темноте, вешал одежду не в шкаф, а на спинку стула. Потом он ушёл в ванную. Слышно было, как он там легонько ухает под душем и затем, покрякивая, обтирается полотенцем. Потом он вернулся в комнату, прошёл к своей кровати, но споткнулся о стул и с грохотом уронил его на пол.