Лидия Чарская - За что? Моя повесть о самой себе

У меня мелькнула смутная догадка… В ту же минуту и пенки со смородинного варенья, и божья коровка – все было забыто. Я несусь сломя голову из сада на террасу, откуда выходит на крыльцо парадная дверь. В стеклянные окна террасы я вижу… Ах, что я вижу!

Боже мой! Все мое детское сердчишко преисполнено трепетом. Я задыхаюсь от восторга, и на лбу выступает испарина.

– Пони! Пони! Какой миленький! Какой хорошенький! – кричу я не своим голосом и пулей вылетаю на крыльцо.

Перед нашим подъездом стоит гнедая лошадка, запряженная в высокий шарабан. Шерсть у нее отливает червонным золотом, а глаза так и горят, так и горят!.. На переднем сиденье сидит мое Солнышко, держа в одной руке кнут, в другой – вожжи, и улыбается мне своей очаровательной улыбкой. И нет на свете другого человека, у которого было бы такое лицо, такая улыбка!

– Ну что, довольна подарком, Лидюша? – слышен его ласковый голос.

– Как? Это мне подарок? Этот чудный пони мой? И шарабан тоже? О!..

От волнения я не могу говорить, и только, сжав кулачишки, подпрыгиваю раз десять на одном месте и тихо визжу.

– Довольна? – спрашивает папа, и глаза его сияют.

Потом он спускается на землю из высокого шарабана, и я висну у него на шее.

– Папа Алеша! Добрый! Милый! Я тебя ужасно люблю!

В самые счастливые минуты я называю отца «папа Алеша».

– Ну-ну, лисичка-сестричка, – отмахивается он от меня, – беги скорее одеваться к тете Лизе. Я беру тебя сейчас в Павловск на танцевальное утро.

Тут уж я не знаю, что делается со мной.

С визгом несусь я в дом, вся красная, радостная, возбужденная.

– Одеваться! Скорее одеваться! Дуня! Дуня! Дуня! – кричу я.

Тетя Лиза бросила варенье и спешит ко мне из сада. Дуня пулей вылетает из кухни. Маша за ней. И все они окружают меня. Меня причесывают, моют, одевают. Потом, когда я готова, из простенькой Лидюши в холстинковом затрапезном платьице я превращаюсь в нарядную, пышную, всю в белых кружевных воланах и шелковых бантах девочку. Лиза крестит меня и ведет на крыльцо. Там уже ждет меня Солнышко. Он тоже принарядился. Его военный китель блестит серебряными пуговицами и сверкает ослепительной белизной. И волосы он расчесал так красиво, и пахнет от него чем-то острым и вкусным, вроде сирени.

– Какой ты красивый сегодня, папа Алеша! – с видом знатока окинув всю фигуру Солнышка, говорю я.

– Ах ты, стрекоза! – смеется папа и подсаживает меня в шарабан.

Вокруг нас собирается толпа ребятишек. Разинув рот они смотрят на меня. Это дети казенных служащих, которые живут в нашем дворе. Мне и приятно видеть их восторг, и отчего-то стыдно. Мне стыдно быть такой великолепной, нарядной девочкой и ехать на собственном пони на танцевальное утро, когда у этих малышей рваные сапоги и грязные рубашонки… Но хорошее побуждение недолго гостит в моей душе. Через секунду я уже чувствую себя владетельной принцессой, а всю эту оборванную детвору – моими покорными слугами. Сердце мое преисполнено гордости. Я точно вырастаю в собственных глазах и милостиво киваю ребятишкам, хотя никто из них и не думает кланяться мне.

Пони трогается, шарабан за ним, и соседские ребятишки остаются далеко позади…

– А вот и Воронской со своей малюткой! Что за прелестное дитя! – слышится за моей спиной чей-то ласковый голос, едва мы появляемся в зале Павловского вокзала [2] Существовала традиция устраивать танцы и концерты (особенно местных военных оркестров) в залах вокзалов, поскольку поезда ходили редко и огромные помещения пустовали. Такие танцевальные утра проводились и в зале Павловского вокзала. , уже полной народа – взрослыми и детьми.

– Ничего особенного, – отвечает другой. – Разрядили, как куклу, поневоле будет мила. Взгляните лучше на Лили́. Вот это действительно прелестная девочка! Сразу видно, что она из аристократической семьи, – не унимается голос.

Я хочу оглянуться и не успеваю, потому что мы с Солнышком в эту минуту входим в огромный зал.

На эстраде сидят музыканты, гремит музыка. Какой-то длинноусый человек машет палочкой вверх-вниз, вправо-влево перед самыми лицами музыкантов. Мне становится страшно за музыкантов. Я боюсь, что длинноусый непременно побьет их своей палочкой. Я хочу выразить свое опасение отцу, но тут к нам подбегает, подпрыгивая на ходу, стройная огненно-рыжая девочка в шотландской клетчатой юбочке, с голыми икрами (чулки едва-едва доходят ей до щиколотки) и вскрикивает радостно, приседая перед моим отцом: