Марина Дружинина: Весёлая переменка

— Как ты узнала? — настал мой черёд удивляться.

— Элементарно! — засмеялась мама. Но вместо объяснения строго добавила: — Не теряй время! Садись заниматься.

Как всё-таки она догадалась? Вроде, нет никаких улик…

Да-а-а, пожалуй, Шерлоку Холмсу далеко до моей мамы!

Мы смотрели по телевизору фигурное катание. Фигуристы, как обычно, прыгали, кружились и делали «ласточку» под весёлую или, наоборот, грустную музыку. Знаменитый тренер Борис Буханкин комментировал выступления. Вдруг что-то щёлкнуло, и наступила полная тишина. То есть фигуристы всё так же подпрыгивали и кружились, но уже без всякой музыки. Да и Буханкина, хоть он и шевелил энергично губами и размахивал руками — его как раз показали крупным планом, — совершенно не было слышно. Короче говоря, пропал звук.

Мы стали нажимать на разные кнопочки и постукивать по телевизору — ничего не помогло.

— Ну и ладно! — сказал папа. — Будем смотреть без музыки. А комментировать и я смогу не хуже Буханкина.

— Давай! — согласились мы.

— На льду олимпийская чемпионка Карина Крутилина! — объявил папа. — Она в отличной спортивной форме после рождения пятого ребёнка! Браво, Карина! Блестяще выполнила сложнейший прыжок — тройной шницель!

— Какой ещё шницель! — захохотали мы. — Нет такого прыжка! Шницель ты на обед ел!

— Действительно, — вспомнил папа. — Было очень вкусно. Тогда это тройной штепсель! Или вентиль! Или что-то в этом духе.

— Может, вексель? — предположил дядя Вася.

— При чём тут вексель! Это же каток, а не твой финансовый институт! — возразил дедушка. — Здесь уж, скорее, будет вензель! Или крендель! Вот с тулупом не запутаешься: у фигуристов тулуп, и у меня тулуп. Только у них бывает и двойной, и тройной, а у меня лишь одинарный. Зато тёплы-ы-ый!

Тем временем Карина Крутилина снова взвилась надо льдом. Потом ещё и ещё раз!

— Лихо скачет, — заметила мама. — Оп! Оп! Я бы назвала такой прыжок опсель.

— Или скоксель! — подхватил я и подпрыгнул в знак солидарности с фигуристкой.

Тут в комнату вбежал мой младший брат Кирюшка и закричал:

— Аксель! Аксель!

В этот момент врубился звук и тренер Буханкин тоже закричал:

— Великолепный аксель от Карины Крутилиной!

— Правильно! Это — аксель! Ну и Кирюшка! Прямо специалист по фигурному катанию! — восхитились мы.

А Кирюшка, не обращая внимания на наши восторги, запел, приплясывая:

Здоровскую частушку я про Женьку Акселькова сочинил? А то он всё время дразнит меня:

— Здорово! — засмеялись мы и стали дальше смотреть фигурное катание.

Диктант на этот раз начался просто замечательно: Татьяна Евгеньевна посадила меня за одну парту с Ножкой, то есть с Надькой Ножкиной, отличницей!

Давно мне так не везло! Теперь, считай, пятёрка или уж, во всяком случае, не двойка у меня в кармане, а точнее — в дневнике. Ура!

Мы подписали новые тетрадки и приступили к работе.

История, которую диктовала Татьяна Евгеньевна, оказалась очень занятной — про весёлую цирковую обезьянку по имени Ручка. Чего только не вытворяла эта Ручка! И на лошади скакала, и танцевала, и строила рожи зрителям!

Все внимательно слушали и старательно — кто записывал, а кто списывал. Как я у Ножки. А что делать, если в каждом предложении каверза на каверзе сидит и каверзой погоняет. Ну и Ручка! Такое представление устроила, что простыми словами не опишешь.

Наконец выступление неугомонной обезьянки завершилось, и Татьяна Евгеньевна сказала:

— Проверьте, что вы написали, и я соберу тетрадки.

Все начали тщательно — кто проверять, а кто сверять свои записи с соседскими. Как я, например.

В общем, сверяю я, сверяю — всё верно. Всё, как у Ножки: вот мягкий знак в слове «обезьянка», вот — в слове «Ручка»… И вдруг меня стукнуло: а что, если моя фамилия Ручкин тоже с мягким знаком? А я на обложке тетрадки написал без него. Как же правильно? И у Надьки, ясное дело, не подсмотришь. Эх, надо было перед диктантом на ней жениться! Мигом превратилась бы из Ножкиной в Ручкину! И я спокойненько свисал бы с её тетрадки нашу общую фамилию. А теперь придётся спрашивать.

— Ножка, — зашептал я, — в «Ручкине» есть мягкий знак?

— Сам должен знать, что в тебе есть, а чего нет, — проворчала Ножкина. — Отстань!