Жаклин Келли - Удивительный мир Кэлпурнии Тейт

Я взяла себя в руки и попросила:

– Скажи маме с папой, что мы с Тревисом собрались на прогулку – природу изучать. Мы далеко не пойдем, к ужину вернемся.

Я выбежала за дверь раньше, чем она успела задать следующий вопрос. Помедли я еще секунду, я бы точно разрыдалась.

Тревис шептал Бандитке ласковые слова, а она то и дело пронзительно верещала. Хорошо, что мешок из толстого материала, но она слишком хитра и лапки у нее такие проворные, что мешок долго не выдержит. Она уже небось придумала, как сбежать.

– Пойдем, у нас мало времени. Пойдем к заводи.

Часов у нас не было, но солнце стояло еще высоко – часа четыре, а то и пять до заката.

Я схватила дохлых кур. Тревис поднял мешок. Снова шипение и ворчание. И мы пустились в путь через заросли – то шагом, то рысцой. У заводи я бросила два хладных трупика на мелководье – дикая живность о них с удовольствием позаботится.

Мы припустились быстрее, нашу тяжкую ношу мы тащили теперь по очереди. Если вы думаете, что волочь тяжеленного енота, который все время пытается выбраться из мешка, большое удовольствие – уверяю вас, вы ошибаетесь. Мы то хватались за мешок вдвоем, то взваливали его на плечи на манер Санта-Клауса – он явно решил принести самый непослушный подарок в мире. Все чаще приходилось останавливаться и отдыхать. У нас уже давно не было ни крошки во рту, а для питья – только речная вода. В какой-то момент Тревис предложил развязать мешок и дать Бандитке напиться, но, увидев выражение моего лица, тут же замолчал.

Мы шли и шли, ветки хлестали нас по лицу, колючки цеплялись за ноги, пчелы и мошкара только добавляли мучений, но, к счастью, мы никого не видели, и нас никто не видел. В конце концов силы кончились, и мы свалились на землю. По-моему, мы прошли полдороги до Прейри Ли.

– Спасибо, Кэлли, я твой должник, – пропыхтел Тревис.

– Ты мой вечный должник. Давай открывай мешок.

Брат переменился в лице – настал момент прощания.

Едва он ослабил веревку, острый носик Бандитки показался из отверстия мешка – она рвалась наружу, как никогда готовая к свободе. Она отбежала на пару ярдов, понюхала землю, понюхала воздух, повернулась, понюхала нас. Потом подобралась поближе к Тревису и выразительно на него глянула – типа, где мой обед, давно пора.

– Давай, Бандитка, уходи, – я затопала на нее ногами. Она в мою сторону даже не поглядела. – Тревис, нам пора. Отвернись, не смотри на нее. Иди за мной. Прямо сейчас.

Я пошла по тропе назад.

– Прощай, Бандитка, – в голосе неподдельное горе. – Веди себя хорошо. Будь счастлива и веди себя хорошо.

Он смахнул слезинку и пошел за мной.

А Бандитка – за ним.

– Стой, – заорала я и замахала на нее руками. Ноль внимания.

– Тревис, ты должен ее прогнать, – в моем голосе уже слышалось отчаяние.

Она встала на задние лапы и положила передние лапки ему на колено. Он уже плакал в три ручья, и слезы капали на шкурку енота. Тревис наклонился, чтобы взять Бандитку на руки.

– Не смей! – закричала я. – Ты ее смерти хочешь? Если она вернется домой, ее пристрелят. Сам знаешь, пристрелят.

– Уходи, Бандитка, – выдавил он из себя. И потом более решительно. – Беги!

Он оттолкнул ее. Клянусь, Бандитка изумилась.

– Ори на нее, гони прочь.

– Беги, Бандитка! – закричал он и замахал руками.

– Громче. Громче!

Он снова заорал, она все еще сомневалась. Он угрожающе замахнулся, она отпрянула.

Тут мой брат совершил поступок, тяжелее которого еще не было в его юной жизни, – он подобрал горсть камней и стал бросать их в енота, мешая крики и рыдания:

– Убирайся, глупый енот! Я тебя больше не люблю.

Первый камень просвистел у нее над головой, и она недоуменно обернулась назад. Второй упал на землю у самых ее лап. Она вздрогнула. Третий камешек с глухим стуком попал ей прямо в бок. Это был маленький камень, голыш, и вряд ли ей было больно, но оба они – и Тревис, и енот – пришли в полный ужас. Шесть на загривке у Бандитки поднялась, и она, как собака, зарычала на своего бывшего хозяина и повелителя. Бандитка развернулась и исчезла в кустах.

Тревис, рыдая, помчался по тропинке к дому. Я пошла за ним, не зная, жалеть мне брата или восхищаться им. Оставалось только молиться всем енотовым богам, чтобы мы никогда больше не увидели Бандитку.

Дорога туда была ужасна, дорога обратно – просто непереносима. Я еле тащилась, ободранная, обгоревшая, усталая. Брат с разбитым сердцем – груз куда тяжелее енота.

Когда мы остановились передохнуть, я обняла Тревиса и сказала: