Николай Чуковский - Двое (Сборник)

Пасынкова выловили из Невы краснофлотцы, проходившие мимо на моторном катере. Ему удалось вылезти из самолета, он стянул с себя шлем, и голова его, с желтыми волосами, то погружалась в воду, то опять появлялась на поверхности. Когда его вытащили на борт, оказалось, что он совсем невредим, только брови сгорели. Он был очень возбужден в первую минуту и все объяснял, что самолет непременно подымут со дна.

— Ведь моторы совершенно целы, — повторял он. — Моторы — самое главное.

И катер провез его под тремя мостами, которые тоже были целы, и вечером он явился в свою эскадрилью, которая уцелела, потому что он принял весь огонь немецких зениток на свой самолет.

Вам показалось, что он угрюмый? Он не угрюмый. Он неразговорчив, особенно с людьми, которых мало знает. А мне известно, что он весельчак. Два года назад, когда он был лейтенантом, я видел, как он катался с женой и приятелями в лодке по Волхову. Он раскачивал лодку, брызгал водой, пел, баловался, словно маленький.

А странная эта легенда о Феде Топоркове давно идет. Она, пожалуй, еще с училища за ним тянется. С инструкторских еще времен.

Он ведь учился замечательно, по пилотажу кончил первым, и его оставили при училище инструктором. И инструктор он был поначалу хороший, да вдруг стал откалывать чудеса.

Он вылетел на «У-2» в очередной полет с курсантом. Заметил глубокий, длинный овраг (на Северном Кавказе такие овраги не редкость). Дно оврага поросло высокой травой и кустами. Он покружился над оврагом, нырнул в него, помчался по оврагу над самым дном. Колеса чуть не задевали за ветки кустов. На десятки метров вверх — обрывы и скалы. Впереди еще сложней, овраг сужается, делает резкий поворот. Здесь и птица пролетит с опаской.

Курсант не дышит. Впереди овраг настолько узок, что пролететь, ведя машину горизонтально, невозможно. Федя Топорков опускает одну плоскость, подымает другую, ставит машину боком. Один склон мелькает под колесами, другой — над головой. Вот и конец оврага. Курсант счастлив: сейчас они вынуждены будут подняться. Но нет. Федя разворачивает самолет и снова проходит весь овраг в обратном направлении.

А на другой день выкинул он знаменитую штуку с телеграфными столбами. Летел он над степью и вдруг заметил внизу телеграфную линию. Он спустился, нырнул под провода и пошел змейкой вдоль всей линии — один столб справа от себя оставит, другой слева.

Он так играл со смертью оттого, что была одна девушка, которую он полюбил в то время и на которой потом женился. О девушке этой я вам сейчас расскажу, а пока только замечу, что вон с каких времен, с училищных, пошла легенда, что смерть его не берет.

Девушку звали Нина, была она высока ростом, черноволосая, и в том южном городке на берегу Азовского моря считалась первой красавицей.

Она сама знала, что она красавица, и вела себя очень гордо. Покрасит губки, выйдет на бульвар под акации, а кавалеры за ней — целый взвод. И кавалеры — лучшие танцоры, самые бойкие в городе молодые люди. И всех их держала она в повиновении и страхе. Казалось бы, такому увальню, как Федя Топорков, и подступиться к ней невозможно.

Однако он подступился и все эти свои штуки с оврагом и телеграфными столбами из-за нее выкидывал. И, видимо, не зря. Не знаю, как это у них все вышло, но стала Нина его невестой. И была права — из всех, кто за ней ухаживал, был он самый стоящий.

Он ей говорит:

— Будем мы с тобой жить по-хорошему, по-семейному, будут у нас и детки.

И вдруг она ему отвечает:

— Не знаю, будут или нет, а один ребенок у меня уже есть.

— Какой ребенок?

— А вот какой.

И показывает она ему плюшевого мишку.

— С этим мишкой, — говорит, — я все свое детство не расставалась. Еще прошлый год, я уже в последнем классе школы была, а все ему распашоночки шила.

И действительно, нашито этому мишке множество рубашечек из лоскуточков, навязано множество сапожков.

— Я, — говорит, — никогда с ним не расстанусь, я знаю, что он мне счастье приносит.

Хорошая была девушка. Очень она своего Федю полюбила.

— Что хочешь, — говорит, — для тебя сделаю.

И он ей:

— Что хочешь для тебя сделаю.

— А что же ты хочешь, чтоб я для тебя сделала?

— Брось губы красить. Не ради себя прошу, а ради своей матери. Повезу я тебя к себе на Ладогу, в деревню, а мать у меня женщина простая, деревенская, не нравятся ей крашеные губы. А что хочешь, чтоб я для тебя сделал?