Иосиф Дик - В дебрях Кара-Бумбы

— И что ты за человек! Ну ладно, я понимаю — ты занят, ни в кино, ни в театр не ходишь. Но хоть бы один раз

догадался принести мне что-нибудь хорошее: ну, духи, что ли. Мне и самой нетрудно купить, но так хочется, чтобы ты подарил…

Отец преподавал в педагогическом институте географию. Дома, как мне казалось, он читал всегда одну и ту же толстую книгу. Он поднимал широкое доброе лицо, хватался за курчавые чёрные волосы и, глядя перед собой, шептал:

— Ой, убегу когда-нибудь на Мадагаскар! Убегу!

— Ну и беги,- отвечала мама.- Может быть, ты там перевоспитаешься.

Но однажды он пришёл домой сияющий и довольный.

— Ну-с, теперь, кажется, в точку попал. Вынимай! — сказал он и протянул маме портфель.- Ленты, кружева, ботинки — что угодно для души…

Мама радостно поцеловала отца, зачем-то подняла меня на руки и, покружив на месте, нараспев сказала:

— Посмотрим! Посмотрим, что наш папка принёс!

Она осторожно положила портфель на стол и раскрыла его.

— И зачем ты это принёс? — ужаснулась мама.- На что мне тройной одеколон? Бреюсь я, что ли? Ребёнок какой-то…

В глазах у неё заблестели слёзы, пузатая бутылка тройного одеколона дрожала в её руках и жалобно булькала.

Мне стало очень жалко маму.

Тогда я понял, что мы с отцом найдём общий язык. Он ребёнок, как сказала мама, и я ребёнок. И я стал к нему приставать:

— Пап, купи мне золотую рыбку, а? Мне уже не хочется с Козьмой Прутковичем играть. Он царапается…

Пушистый толстый кот Козьма Пруткович, как его называл отец, был игривый и хитрый. Садились завтракать — он первый вспрыгивал на стул и лапкой пытался зацепить бутерброд. На угрозы шипел как змея и опять тянулся. И вообще он казался мне таинственным. В тёмных углах под кроватями и шкафами у него были какие-то свои дела, он настороженно заглядывал в щёлки и мяукал, будто вызывал кого-то из-под пола.

Однажды я собственным ключиком открыл буфет и попробовал немного печенья и конфет. Но вечером мама подошла прямо ко мне:

— Слушай, ты опять съел полкило конфет? Неужели мне придётся ставить французский замок?!

— Я не лазил в буфет,- ответил я.- Кто тебе сказал?

— Ах ты лгунишка! — возмутилась мама.- И тебе не стыдно отпираться? Мне кот об этом сказал!

— Кто-о?! — удивился я.

— Твой приятель — вот кто!

И тут я вспомнил, что кот действительно тёрся около ног и даже выпросил одну половинку, когда я сосал конфеты. Как он разговаривает по-человечьи, я не слыхал ни разу, но тогда подумал: а не злой ли это колдун, превратившийся в кота? Глаза у него в темноте горели холодным зелёным пламенем, и он, не выпадая на улицу, мог часами сидеть в форточке на тоненькой перекладинке.

Кроме царапин на лице и руках, особенных неприятностей, как колдун, он мне не делал, и я на него не обижался. Но, попросив о рыбке, я задумал другое.

Из сказок Пушкина, которые читала мама, мне больше всего нравилась «Сказка о рыбаке и рыбке». И особенно то место, где рыбка вдруг начинает разговаривать:

Я знал, что золотая рыбка — не простая рыбка. И появись она в комнате, и будь я её хозяином, мама бы каждый день получала подарки.

— Рыбку купить? Это ещё что за новости! — удивлённо спрашивал отец.- Мать просит, сын просит — куда мне деваться? А вдруг я тебе щуку или судака принесу?

— Не…- говорил я, щёлкая языком,- мне золотую надо.

— Ну что ж, как-нибудь куплю,- наконец согласился он.- Только зачем она тебе?

— Пригодится…- ответил я уклончиво.- И даже ты обрадуешься.

Отец всегда обещал мне многое: и сходить со мной в Планетарий, и покатать на лодке в парке, и показать своего приятеля с пятью орденами. Наступал выходной день, отец завтракал и, ни слова мне не говоря, уходил в свою комнату. Когда я напоминал о его обещаниях, он отвечал: «Я сейчас… Мы уже идём» — и снова продолжал сидеть часов до четырёх. Потом за окном темнело, и идти куда-нибудь было уже поздно. Через щёлку дверей я видел, как он что-то писал или читал толстую книгу.

Я очень расстраивался, иногда плакал. Мама успокаивала:

— Ты бы уж лучше его не тревожил. Отец трудится над диссертацией, а ты ему можешь помешать.

Тут я думал, что и мама меня обманывает.

Я вспоминал слова одного доктора: «Три раза в день по десертной ложке…» — и мне было совсем непонятно, зачем вдруг отцу понадобилось изобретать какую-то новую ложку.

— «Трудится»! Всё сидит с утра до ночи,- недовольно говорил я маме.- Так и в Планетарий никогда не сходишь.