Иосиф Дик - В дебрях Кара-Бумбы

И вдруг впереди, в темноте, мы услышали отчаянный крик Лешки:

— Караул! Спасите!

— Что за чертовщина? — удивился Владимир Сергеевич и на мгновение остановился.

— Спаси-ите! — опять завопил Лешка.

Тут Владимир Сергеевич рванулся на голос.

Я тоже побежал за ним и летел, не чуя под собой ног. За мной неслась Зойка.

Что с Лешкой? Режут? Убивают? Вот тебе и отдохнули на даче!

К моей великой радости, Лешка был жив. Только он стоял около шалаша с выпученными глазами и трясся так, будто сию минуту вылез из проруби.

— Ты что орал? — подскочив к нему, спросил Владимир Сергеевич.

— Ч-черное и м-мохнатое… — еле выдавил из себя Лешка.

— Что черное?

— М-мохнатое! — опять отвечал Лешка. — Оно вышло и з-зарычало. А п-потом ускакало.

— Ну, медведь, что ли? — возбужденно спросила Зойка.

— Нет, не м-медведь, но на четвереньках… А л-лица нет.

— А может быть, это тебе показалось? — спросил я.

— Честное пионерское, не вру! — поклялся Лешка.

— Странно, что бы это могло быть? — задумался Владимир Сергеевич. — В лесу… в темноте…

И тут мы услышали неподалеку от нас какие-то звуки. Они походили то на плач ребенка, то на гортанные человеческие вскрики. Потом где-то за шалашом — и очень ясно! — хрустнула ветка. Зойка прижалась к моему плечу. У меня отчаянно заколотилось сердце. Лешка втянул голову в плечи и замер.

— Во-от, слышали! — еле прошептал он.

— А откуда оно пришло? — спросил Владимир Сергеевич.

— Со стороны нашей дорожки!

— И что?

— Ну, как что? Я как увидел, так сразу и завопил! У нас ведь нет оружия!

— А как оно убежало, на четвереньках?

— Нет, на дыбы, кажется, поднялось. Я не разобрал. Костер плохо горел.

— Вот интересно было бы: приходим, а Лешку уже медведь сожрал! — пошутил я. — Так и дали бы телеграмму: «Погиб в желудке!»

Владимир Сергеевич поднес палец к губам — тише! — и, подобрав с земли березовую кору, поджег ее от костра. Кора ярко вспыхнула, и он с этим факелом пошел за шалаш.

Мы слышали, как он минуты две лазил по кустарнику, видели колеблющийся огонек и стояли растерянные и жалкие. Особенно мне было стыдно перед Зойкой.

А что мы с Лешкой могли поделать? Оружия у нас никакого, кругом темнота, место вокруг шалаша нами не изведано…

Наконец Владимир Сергеевич вернулся.

— Никого нет! — сказал он. — Ни черного и ни мохнатого. А этот крик — филин! Но в общем завтра нам надо подумать о своей безопасности. Значит, ты сам, своими глазами видел, как тут кто-то стоял? — обратился он к Лешке.

— Своими глазами…

— В общем ладно… Наплев-ать и забыть! — сказал Владимир Сергеевич и дал команду укладывать продукты в шалаш.

На ужин мы сварили пшенную кашу и кофе. Настроение у нас немного улучшилось.

Владимир Сергеевич очень подробно рассказал нам о том, как он познакомился в Москве с нашими мамами и как вместе с ними ходил по магазинам.

— Да, а на обратной дороге я ехал и думал, — добавил Владимир Сергеевич, — сколько нам тут придется прожить, мы не знаем. Но для того чтобы в шалаше была дисциплина, надо распределить обязанности. Юрка, значит, у нас будет заведующий по продовольственной части. Лешку я бросаю на должность истопника. А Зоя, так как у нее папа — врач, она будет медиком. А себя я ставлю на пост начальника Кара-Бумбы. Какие будут соображения?

— Мы согласны, — ответил я.

— Значит, власть утверждена! — сказал Владимир Сергеевич. — Теперь я предлагаю установить дежурства. День дежуришь, два гуляешь, так?

— А что должен делать дежурный? — спросил Лешка.

— Вставать раньше всех, готовить еду, следить за чистотой. В этот день он является первым заместителем начальника Кара-Бумбы, и его приказы надо будет выполнять беспрекословно.

— Уж я тогда над Юрочкой поизмываюсь! — засмеялся Лешка. — Дайте мне только добраться до этих дежурств!

В общем мы согласились с новым порядком нашей жизни и после ужина стали готовить постель ко сну.

Зойка очень боялась одна идти в деревню через лес, и Владимир Сергеевич приказал мне ее проводить.

— А может, нам с Лешкой вдвоем пойти? — с надеждой предложил я.

— Нет, — сказал Владимир Сергеевич, — Лешка будет здесь мне помогать.

Я взглянул на Зойку, представил себе путь до деревни и обратно к шалашу и, по-честному говоря, струхнул. Как же я один буду возвращаться назад? И вместе с тем мне очень хотелось проводить ее.

Когда мы с Зойкой выбрались из лесу на просеку, мы увидели над нашими головами темно-синее небо с миллионами звезд. На траве лежала холодная роса, но от пыльной проселочной дороги к нашим босым ногам шло тепло.