Ольга Колпакова - Полынная ёлка

Работа зимой у нас была такая. Лиля рубила топором мёрзлое сено, которое привозили для свиней. Потом его варили в котле. А к сену добавляли разные отходы. Но сначала бабушка вываливала их на стол, и мы искали среди полыни и овсюга зёрна пшеницы. Утром бабушка пожарит пшеницу или сварит кашу из неё уже не для свиней, а для нас. Из полыни бабушка тоже могла сделать пышки. Но они были такие горькие, что есть их было невозможно. Мама выносила пышки на мороз, втыкала в сугроб, чтобы мороз вытянул горечь. Но это плохо помогало. И мы ели их горькие, потому что голод был ещё горше.

Сидеть всю зиму в каптёрке было грустно. Только когда мама возвращалась из свинарника, мы могли надеть её валенки и сбегать на пять минут на снег. Из-за этих валенок меня первый раз в жизни наказал Бог. А ведь бабушка и раньше предупреждала меня, что Бог всё, всё видит. И если кто-то ведёт себя плохо: убивает, ворует, не слушается старших, – он их наказывает. Я не очень верила. Ведь мы с Миной иногда делали то, что нельзя. Например, ходили купаться на колдобины. Это ямы в ручье. Мне там было по грудь, и я там научилась плавать. Или воровали казеин. Но Бог, наверное, смотрел в другую сторону или был занят фашистами. Фашисты побеждали, они уже почти пришли к Москве и Ленинграду. В Берёзовку очень часто приходили похоронки. Пришла похоронка и Дедовым. Получается, что бог был на стороне фашистов. Бабушка Надя слегла – наверное, решила поскорей умереть, чтобы встретиться с сыном. А дедушка Ваня перестал играть на своей гармошке.

И вот как-то я сидела на печке и, словно наш злой петух, готовилась, перебирала ногами, ждала маму. Только она зашла и сняла валенки, как я прямо с печки нырнула в валенки. Не успели мама с бабушкой оглянуться, как я уже на речке, на льду. Ох, как я покатилась на валенках по гладкому льду! Конечно, делать этого было нельзя – протрёшь подошву. Но я недолго каталась – очень сильно упала. Так, что у меня в глазах потемнело, и я немного полежала на льду, прежде чем смогла подняться. В глазах после темноты появились звёзды. Может быть, это было Царствие Небесное? Почему тогда так темно? «Это меня Боженька наказал, за то, что я у мамы валенки забрала», – поняла я и медленно-медленно поползла домой.

Дома я даже не смогла сама забраться на печку. Я лежала две недели. Но в этот раз я не плакала. Я думала, что если в Царствии Небесном лучше, чем на земле, то почему никто не хочет умирать, кроме бабушки Нади? Никто не хочет идти к Иисусу. Бабушка мне на это сказала:

– Бог сам знает, когда нам лучше умереть… Всё в его власти.

Но это ничего не объяснило.

В начале зимы мужчин, которые приехали со своими семьями, забрали в трудовую армию. Они должны были работать на шахтах или заводах на Урале или на севере заготавливать лес, помогать фронту. В конце зимы стали забирать женщин. Бабушка молилась всё время, и маму не забрали, потому что у неё нас было трое. А тётю Юзефину забрали. Она пришла на пункт сбора в шлерах. Начальник спросил:

– Что, у тебя больше нечего обуть?

– Нету, – ответила тётя Феня.

А другая тётка, тётя Лиза, сердито сказала:

– Врёт она. Валенки у неё есть! Просто она их не надела.

Тётка Лиза никогда не врала. Она была такая честная, что с ней старались пореже встречаться.

И тётю Юзефину не забрали в трудармию. Её забрали в тюрьму. Валенки у неё были, но она отдала их маме. И Теодора отдала тоже нам. Только он недолго с нами жил. Когда почти всех женщин-немок забрали, стали забирать подростков. Теодор был большой, 14 лет, мама отдала ему тёти-фенины валенки; только разрезать их пришлось, они были ему малы.

Теодора увезли на Урал, на шахты. Там добывали бурый уголь. Вот бы нам такого угля! Мы топили печку полынью, которую приносила Лиля, и свиным навозом, который очень плохо горел. А бурый уголь загорался сам, и его было не потушить водой.

Теодор занимался тем, что разгребал горящий уголь. И его завалило. Теодора вытащили, потушили. Но сгорели пальто, валенки и нога. Работать Теодор не мог. Тогда начальник записал его в мёртвые, документы куда-то отправил и велел уходить. Теодор потихоньку добрался до вокзала, подкараулил поезд и забрался в товарный вагон. Да только сел он не в сторону Сибири, а, наоборот, в сторону фронта. Он это понял, когда увидел, что это запад и что в эту же сторону идут военные поезда. Теодор соскочил с поезда, убежал от вокзала подальше – там ходили патрульные. И остался неизвестно где, без документов и еды. Хорошо, что он нашёл какую-то свалку. Теодор наковырял картофельных очистков, положил в консервную банку, ушёл подальше от домов и развёл костерок, сварил себе обед. Но ночевать всё равно было негде. Теодор вернулся на вокзал. И опять ему повезло, никто не заметил, как забрался он в товарняк, только уже в правильную сторону. Теодору было не очень страшно. Он помнил, что он почти мёртвый и второй раз умереть не может.