Виктория Ледерман - Всего одиннадцать! или Шуры-муры в пятом «Д»

Я возвращаюсь к своему окну и осторожно поворачиваюсь спиной к стене. Это единственное устойчивое положение – пятки на трубе, лопатки прижаты к холодным кирпичам. Но так страшнее, потому что видно, как далеко от меня асфальт. Я начинаю медленно продвигаться, миллиметр за миллиметром. Руки раскинуты в стороны, как будто я хочу обнять всю стену. Сердце колотится в горле, ноги подкашиваются. Хочется закрыть глаза – и будь что будет.

Но я не могу. Я не имею права упасть. Кит в опасности. Я-то упаду со второго этажа, а он…

Наконец в спину упирается острый угол соседского подоконника. Я берусь за него, перехватываю руки поудобнее. И прыгаю вниз, на широкий козырек. Дальше уже не сложно. Хорошо, что окно в подъезде не закрыто на щеколду. Я выбираюсь через него в подъезд и бегу на улицу.

Кажется, еще никогда в жизни я не бегал так быстро. Я лечу по улице на космической скорости, а в голове бьется только одно: Кит, Кит, Кит…

Пусть мы больше не дружим, пусть он меня никогда не простит, пусть он больше со мной не заговорит, пусть он будет с Ангелиной…

Только пусть он будет. Просто будет, и все.

Уже через пять минут я возле колокольни. Это настоящий рекорд. Я впрыгиваю в темный каменный мешок. Запрокидываю голову наверх и кричу:

– Кит! Ты где? Ки-и-ит!

Откуда-то сверху сыплются мусор и мелкие камешки. Я напряженно вглядываюсь в полумрак. Мне кажется, я вижу зеленую тень наверху. Это же его куртка. Зеленая. Он там! На самом верхнем ярусе.

– Ки-ит! – я закашливаюсь. От ужаса у меня пересыхает в горле. Я начинаю карабкаться наверх. – Кит, не надо! – ору я и снова кашляю. – Не лезь туда! Ки-и-ит!

Никто мне не отвечает. Только мой голос эхом гуляет по всей колокольне.

– Я сдаюсь! Ты выиграл! – кричу я. – Встречайся с ней! Только не лезь туда! Пожалуйста!

Вот наконец последний лестничный пролет. Это самый сложный отрезок пути. Я цепляюсь руками за обломок лестницы, подтягиваюсь на руках, ставлю колени на перекрытие четвертого яруса. И сразу вижу Кита. Он неподвижно стоит возле светлого оконного проема, спиной ко мне.

Я сижу и хрипло дышу. И никак не могу встать. Он не оборачивается, хотя, конечно, все слышит. Потом я все-таки поднимаюсь. Ноги до сих пор трясутся, а руки такие слабые, что я даже не могу их поднять.

– Смотри, – говорит вдруг Кит. Он так и не оборачивается. Голос у него спокойный и даже какой-то безжизненный.

Я подхожу к окну и встаю рядом с ним. Уже начинает темнеть, но еще все хорошо видно. Я вижу нашу школу, парк, дома, вижу тот самый двор, где я всегда ждал Ангелину. Я и сейчас ее там вижу. Она далеко и очень маленькая, но я узнаю ее по распущенным волосам и голубой куртке. Ангелина садится на скутер позади какого-то парня в шлеме. Скутер громко тарахтит и срывается с места. И едет по дороге между домов.

Мы с Китом молча следим за ним, пока он не скрывается из виду.

– Ты знал? – спрашиваю я. Меня уже отпустило. Я могу говорить. И дышать.

Он качает головой, потом говорит, все тем же бесцветным голосом:

– Случайно увидел. Когда сюда залез.

– А залез зачем?

Он пожимает плечами. Я высовываюсь из окна и смотрю вверх, на отвесную стену. Меня снова бросает в дрожь.

– Ты что, правда хотел… туда забраться?

Он опять качает головой.

– А зачем ты сказал, что позвонишь в колокол?

– Посмотреть хотел, что она ответит. Хотел, чтобы испугалась. За меня.

– А она?

– А она сказала: звони… Представляешь? Даже Мальцева испугалась, ненормальным меня обозвала… А она – лезь и звони.

Мне бы очень хотелось думать, что Ангелина ничего не знала про эту колокольню, не понимала, как это опасно. Но я не могу так думать. Она все знала. Я сам ей рассказывал. И про колокол на верхнем ярусе, и про разрушенные лестницы…

Знала – и все равно отправила его туда.

– Я давно все понял. Еще тогда, у Дома молодежи, – говорит Кит. – Только верить не хотел. А сегодня… поверил.

– Что давно понял?

– Что ей плевать. На меня. На нас обоих. Ей с самого начала было плевать.

– Наверно, – говорю я.

Мы снова долго молчим. Я думаю об Ангелине. Я хочу ее ненавидеть. Но не ненавижу. Я просто ощущаю какую-то непривычную пустоту. Как будто из меня что-то выдернули, а дырка еще не заросла.

Я смотрю на Кита. Он как деревянный, и лицо застывшее. Мне почему-то кажется, что ему хуже, чем мне.

– Давай с ней разберемся, – говорю я. – Всыплем ей по полной… За то, что она с нами сделала.

– Мы сами всё это сделали, – говорит Кит.

Мы стоим рядом у оконного проема колокольни и смотрим на вечерний город. Вокруг постепенно темнеет. В домах зажигаются окна. На улицах вспыхивают фонари.