Василий Захарченко - Наш цвет зеленый

До корявого ствола сосны оставалось совсем немного. Силантьев вновь стал искать зацепки на камне, чтобы продолжить трудный подъем.

Он уже не помнил, сколько времени ушло на преодоление этих на всю жизнь запомнившихся метров каменной щели. Сбросив карабин и мешок, обессиленный, вытянулся он на жесткой траве карниза. Приятная сонливость охватила пограничника. Гудели перенапряженные руки - так гудят телеграфные столбы под ветром. Силантьев закрыл глаза.

Может быть, даже он заснул на мгновение - ведь могло же случиться так после чудовищного напряжения подъема. Но он вздрогнул, словно от удара электрического тока. Даже по поняв, почему. Что заставило его, разомлевшего и усталого, вновь напрячься, превратившись в слух?

Кто-то явственно глубоко вздохнул рядом с ним. Нет, он пе мог ошибиться. Это не всплеск воды подступающего прилива на камнях. Где-то рядом вздыхал человек. Раздвинув жесткий кустарник, Силантьев медленно пополз вдоль карниза.

В трех метрах от него, совсем по-человечески, положив передние лапы на согнутые колени, сидел медведь. Он сидел, всматриваясь в воду и не обращая никакого внимания на человека.

Так сидели они рядом - человек и зверь. Сидели не двигаясь, словно не замечая друг друга.

Силантьев пристально рассматривал своего товарища по несчастью. Крупное тело животного, покрытого темно-бурой с подпалинами шерстью, было сильное и упитанное.

«Еще бы,- думал Силантьев,- кругом столько рыбы - ведь она только-только пошла на нерест. Нелегко прокормить такого гиганта. Но здесь ему пищи вдоволь, особенно в устье рек, где рыба кишмя кишит».

Медведь тоже почувствовал человека. Он повернул голову в его сторону. Глаза их встретились.

Силантьев уловил в глазах зверя скорее огонек удивления, чем злости. Откуда, дескать, ты здесь появился, человек? И что тебе надо? Смотри, как вода подступает. Как бы не пришлось нам плыть вдвоем.

Медведь не двигался. Не шелохнулся и пограничник.

Его карабин лежал в стороне, но солдат даже и не думал тянуться к оружию.

«Видимо, общая беда сближает всех»,-подумал Силантьев.

Медведь больше не обращал на него никакого внимания. Посапывая и вздыхая, он смотрел в кипящий водоворот прилива. Он вдыхал йодистый запах водорослей. Он ждал так же, как ждал Силантьев, когда наконец уйдет вода.

В памяти пограничника проплывали самые удивительные случаи встреч бойцов с медведем.

На одной из застав рано утром бойцы увидели невероятное зрелище. По волейбольной площадке, выровненной бойцами возле казармы, ходил огромный медведь. Движения его были совсем необычными. Казалось, на ощупь искал он место, куда поставить лапу, и, когда бойцы к нему присмотрелись, они вдруг увидели: вместо медвежьей головы перед ними красовалась большая железная банка. Медведь изредка бил по ней когтистой лапой, словно ударял в бубен.

Пограничники узнали банку. В ней когда-то хранился мед, привезенный с континента. А когда мед подъели, банку частично заполнили смазкой для чистки оружия. Но, видимо, сила медового запаха победила. Медведь всунул голову в банку, но так и не смог снять ее.

Молодого зверя поймали, скрутили и поместили в прочную деревянную клетку, сооруженную на задворках заставы. Здесь он и прожил вместе с пограничниками, пока его вновь не отпустили в лес.

Медвежьи истории… Они бытуют среди пограничников. Силантьев вспомнил рассказ о том, как на одной из застав прижился крохотный медвежонок. Он сдружился с бойцами, по особенно с поваром, к которому питал, видимо, какое-то особое чувство. Да и повар любил медвежонка, балуя его объедками солдатского стола.

Когда повара демобилизовали, повзрослевший медведь заскучал, стал нелюдимым, редко появлялся возле кухни. Он не признавал нового повара. Видимо, не пища, а подлинная дружба сблизила когда-то человека со зверем. Так продолжалось недолго. Заскучавший подросший гигант, видимо, со своего медвежьего горя разворотил печь на кухне, разбросав кирпичи и камни в сторону, и ушел в горы. С тех пор медведя не видели.

Все эти воспоминания проплывали в памяти Силантьева, сидевшего почти рядом с медведем на пожухлой траве каменною карниза, о подножие которого глухо разбивались волны осатаневшего морского прилива.

Так просидели они несколько часов - человек и зверь, попавшие в беду. Ни тот, ни другой не проявляли никаких враждебных чувств. Медведь изредка искоса посматривал на человека, а человек, вглядываясь в горизонт, тоже бросал короткий, как вспышка, взгляд в сторону зверя.