Донат Шайнер - Сорванец

Ах, лето! Солнце над головой, зелень лугов и синь неба и воды! Жарко, хоть всё с себя скидывай. Рубашку я не надевал почти всё лето, майку тоже. Да бабушка и не дала бы мне её на каждый день. Зачем летом майка? Бабушка бы этого просто не поняла. Будь бережлив, обходись малым. На теле ничего, на голове ничего, на ногах тоже ничего. Ну, а штаны? Бабушка мне их сшила из мучного мешка. По крайней мере, им сносу нет! Правда, они ободрали мне бедра до крови. Но бабушка только рукой махнула: «До свадьбы заживёт!» И она была права.

Когда наступал вечер, бабушка возвращалась с работы и тут же спешила нажать травы для козы. Думаю, она была даже рада, что я пропадал из дому на весь день, совершенно забыв о еде.

Когда на улице темнело и сараи расплывались во мраке, наступало время игр. Например, прятки — вот это игра! Крадёшься на цыпочках вдоль изгороди, мимо сараев и затаив дыхание вслушиваешься: нет ли кого за углом? И вдруг крик, крик во всё горло, который наверняка слышал даже сторож на каланче.

Расходясь, мы перекликались от ворот до ворот. Только и слышно было:

— Так не забудь, Гонза, завтра утром идём в лес, по чернику. В во-о-семь!

А где-то на другом конце улицы раздавались угрозы:

— Ну погоди, мы с тобой завтра увидимся, я тебе покажу! Не обрадуешься!

Не всякий день заканчивался мирно. Но назавтра всё уже было позабыто. Мы опять собирались вместе. И опять я возвращался домой охрипший от крика, голодный и такой усталый, что стоило мне присесть, как я тут же засыпал.

Верьте не верьте, но после такого дня даже умываться не хотелось. Пальцы побиты, ноги расцарапаны, спина обязательно в ссадинах и где-то в ладони заноза. Я засыпал чуть не стоя, а тут ещё мыться. Но бабушка была неумолима:

— Целый день где-то носился, бог знает что делал — посмотри, на кого ты похож! По крайней мере, хоть ночью будешь чистый!

Утром мы шли по чернику. Собирались у речки и всей компанией отправлялись в лес. Каждый нёс с собой кувшин, а то и два, кое-кто даже прихватывал с собой плетёную корзинку. И у каждого была кружка, она торчала из горла кувшина или болталась на пояске.

По правде говоря, я всегда брал с собой только один кувшин, и то не больше двух литров. Всё равно я никогда не приносил его домой полным. Как я ни старался, больше литра черники никогда не набирал.

В лесу мы выдерживали только до обеда, не дольше. Потом шли на речку. Туда нас тянуло сильнее всего. Конечно, из лесу можно идти тихо-мирно, можно что-нибудь рассказывать или петь. Можно, конечно…

Но так у нас никогда не бывало. Не раз по дороге ягоды катились в пыль, когда я спотыкался о камень, но ещё больше черники высыпалось во время драки. Домой я приносил самую малость. Зато измазан я был ею изрядно. А если уж разгоралось настоящее сражение, то и вся моя стриженая голова становилась фиолетовой.

А то вот Венца Коларж отбился как-то от нашей компании ненадолго — потом приходит, и уже кувшин у него полон. Я, мол, ждать вас не буду, пойду домой. Нам это было странно. Венца был не из тех, кто быстро собирал чернику. Разве что…

Ну конечно, он у каждого из нас отсыпал немного, вот вам и полный кувшин. Ах, ты так! Это тебе даром не пройдёт! Налетели мы на Венцу, как рой ос. Нет, мы его не били, мы его красили. Мы извели на это всю ягоду из его кувшина, и теперь его родная мать не узнала бы. Вот это был красавец! Он смело мог выступать в цирке вместо негра! Черника в ушах, в волосах, вся башка фиолетовая, как незрелая маковка. Потом мы его отпустили. Думаю, прежде чем идти домой, он долго оттирался песком у речки. Зато в другой раз неповадно будет лазить по чужим кувшинам.

Рассказывая про чернику у Венцы в волосах, я невольно вспомнил, как выглядела моя голова в те времена. А дело было так: с малолетства до четырнадцати лет я знал парикмахера только по золотой тарелке, которая висела над его заведением вместо вывески. Вечно я ходил безволосый. Не то чтобы они у меня не росли, нет, они из меня так и лезли, но бабушка всегда вмешивалась вовремя. Как только она замечала, что волосы у меня опять отросли, она усаживала меня на табуретку и начинала обрабатывать мою голову. При этом она обходилась только ножницами и гребнем.

Она начинала с затылка и рядок за рядком состригала волосы напрочь до самого лба. Это у неё получалось неплохо, без больших «лесенок». Она говаривала: «Я стригла всех своих ребят, и всегда всё было в порядке. Глянь, какие парни вымахали!»

Это она о моих дядьях. А если на моей голове и оставалась «лесенка», то ненадолго. На мальчишечьей голове волосы растут как трава. Время от времени я пытался зачесать отросшие волосы набок, как это делали мальчики из семейств позажиточнее, но все мои попытки были тщетны.