Павел Ковалев - Андрейка

Вскоре он женился на девушке из своей же деревни и постепенно начал обзаводиться хозяйством. В тридцать третьем году даже в колхоз вступил, но избу отца, стоявшую на отшибе, возле леса, так и не перевез на колхозную усадьбу. Освоившись, Роман начал заниматься бондарным делом да так и жил, как говорится, полуединоличником: формально — в колхозе, а на деле — у себя дома в лесу...

Направляясь в этот раз к Василисе, Томашук, чтобы не вызывать излишних подозрений у односельчан, оставил ружье, патронташ и охотничью сумку в полицейском участке. В ушах его все еще звучали слова гитлеровского майора, сказанные с глазу на глаз:

«Дело ваше опасное. Но об этом никто не должен знать. Держитесь просто, но как можно хитрее. Вы должны быть и осторожнее и умнее их».

«Их» — значит всех, кто живет в деревне.

Подходя к избе бабушки Василисы, Роман постарался придать своему лицу как можно более спокойное выражение. И шапка, чуть сдвинутая на затылок, и несколько расстегнутых пуговиц на рубашке, и самое лицо его — все как бы говорило: смотрите, какой я простой и хороший человек, душа у меня нараспашку, весь я перед вами, одним словом — свой. И поскольку в чужую душу не залезешь, чужие мысли не подслушаешь, бабушка Василиса не сразу смогла догадаться о настоящей причине появления Романа в ее хате. Только подумала: «Зачастил что-то...»

Переступив порог, Роман отвесил поклон, снял шапку и, скомкав ее в руке, направился к скамье.

— Садись, Матвеич, — пригласила старушка.

— Спасибо, Василиса Васильевна,— поблагодарил гость, незаметно оглядывая все уголки четырехстенной избы.

— Что-то редко вас видно, Матвеич. Или на какую работу нанялись? — первая начала разговор Василиса.

Роман пожаловался, что лесная служба стала сейчас очень опасной. Везде партизаны, а другой, более подходящей работы не найти.

— Почему же вам в город не податься? — спросила старушка.

— Там и без нас народу хватает. Сейчас не в город, а из города в деревню люди норовят уйти.

Сказал это — и всмотрелся в лицо Василисы: вот-вот проговорится старая хоть словом о дочери и внуке, которые тоже пришли из города, а жить с нею не живут.

— Не очень-то уйдешь, когда своих нет никого,— вздохнула хозяйка.

— Это верно, — согласился Томашук, но тут же добавил: — Однако у кого родня есть, так тем лучше в деревне, чем в городе; спокойнее, безопаснее здесь. Все норовят в тихие края, чтобы подальше от дорог.

Василиса хотела было возразить — мол, какой уж тут покой,— но успела заметить, как хитро рыскают по избе глаза Романа, и решила перевести разговор на другое:

— Да, война... Наделала она много беды, как воды в половодье...

И умолкла.

Теряя надежду на то, что старуха проговорится, Роман начал хитрить:

— Беды много, но можно и отогнать ее. Жизнь любит, чтобы ее подслащивали, умело пользовались моментом...

Василиса не возразила, ответила будто невпопад:

— Нам, конечно, теперь не до этого. Лишь бы прожить, проскрипеть. Дров вот не на чем привезти. Хлеба нет. Одна картошка...

Роман молчал. Он понял, что старуха может долго разговаривать с ним, очень долго, но нужного ему так и не скажет. Хитра, ох хитра бабка Василиса, умеет держать язык за зубами!

«Хороша птица, видать по полету»,— со злобой подумал Томашук и встал со скамьи.

— Куда ж ты так быстро, Матвеич? — не глядя на него, спросила хозяйка.

Роман сдержался, хотя его и задело, что старуха даже не смотрит на него.

— Пройдусь к старым знакомым, а к вечеру домой. Худо жить одному,— с ленцой ответил он.

— Нелегко, — согласилась бабка, глянув на него через плечо, и стала складывать посуду в большую миску.

— А где это ваша городская? — неожиданно спросил Роман.

— С этого и разговор бы тебе начинать! — бросив ложки в миску, проворчала старуха.

— А ты не сердись, не о тебе же я знать хочу...

— Известно, что не обо мне. Только зачем у меня тогда спрашивать о том, кого в избе нет?

— А когда Зина дома бывает? — вопросом на вопрос ответил Роман.

— У нее спроси. Откуда мне знать, где вас, молодых, черт носит. И дня в своем доме не посидите...

Сказала и отвернулась от Романа, который так ничего и не понял из разговора с ней. Видно, напрасно ходит он, как тот кот, вокруг да около. И захотелось Томашуку броситься коршуном на Василису, схватить за волосы, повалить на пол и бить, бить чем-нибудь тяжелым. Но стоит ли лезть на рожон?

Роман скомкал шапку и, казалось, готов был швырнуть ею в Василису, но та вдруг повернулась к нему и, словно и не было между ними никакого разговора, торопливо сказала: