Павел Ковалев - Андрейка

И хотя в голосе мальчика Андрейка почувствовал намерение пойти на полное примирение, он коней не остановил. Не мог простить то, что оба они, и Михась и Юрик, сев в машину, заважничали, посчитали себя невесть кем. Пускай почувствуют, что не с трусом имеют дело. Андрейка хлестнул лошадей вожжами и быстрее зашагал следом.

— Ладно, мы еще встретимся,— долетел до него голос Михася.

Тем временем «газик» уже давал задний ход для разворота в обратную сторону.

Варваре Максимовне хотелось как можно скорее увидеть Андрейку, поговорить с ним, приласкать. Еще не видев его, она уже испытывала к мальчику нежные, материнские чувства.

А Мартын все эти дни только и рассказывал об Андрейке, его нелегкой судьбе, боевых делах. Эти рассказы внимательно слушали все, особенно Нина. Только Юрик иногда незаметно морщился. А однажды не выдержал и сказал:

— И я, если б был на его месте, так же делал бы...

— Как же ты там мог быть, — вздохнула Варвара Максимовна,— когда я увезла тебя в такую даль...

— Счастье ваше,— вмешался Мартын,— что мама успела это сделать. Иначе кто знает, что с вами было...

— Да что они понимают! — сказала Варвара Максимовна.

— Всё, всё понимаем, — возразила шустрая Нина.

— Теперь — конечно, — задумчиво добавил Мартын, — подросли, поумнели... А Андрей, брат, с первых дней войны — партизан. Вот и к награде представлен... А сколько пережил! Мать погибла, об отце, фронтовике, ничего не знает.

...Юра передернул плечами, отошел к окну. Ему, конечно, обидно, что отец хвалит не его, а Андрейку. Юрка сердился и на себя, и на отца, и на Андрейку. К Андрейке после их встречи в поле он испытывал какую-то ребячью зависть. Юра чувствовал, что на этом еще не все кончится и что Андрейка может принести ему новые неприятности. Однако вместе с тем у Юрика постепенно зрело где-то в уголке сердца уважение к юному партизану. Все же заслуженный он парень, суровую жизнь прошел.

— Ну что ж, занимайтесь кто чем, а я на работу,— сказал Мартын и вышел из дому.

Нина начала вместе с матерью хлопотать по хозяйству. А Юрик, едва за отцом закрылась дверь, побежал к Михасю, сказав Варваре Максимовне, что сегодня они отправляются на работу в колхоз.

Но в такую теплую пору не очень хотелось работать. Мальчики вышли из местечка, миновали кладбище, свернули в лозняк и через небольшой лесок направились к реке.

Река Шатилка невелика.

На берегу ее ребята почувствовали себя совсем свободными. Некоторое время они сидели на бережку и бросали в воду все, что попадалось под руку. Потом встали и пошли по берегу дальше, как раз в сторону того колхоза, где произошла неприятная стычка с Андрейкой и где они должны были работать. Но, увидев, что колхозное поле близко и их могут заметить, повернули назад.

Показаться на глаза работающим в поле они не решались.

— Пускай он работает, а мы погуляем! — сердито сказал Михась.

— Думаешь, он оставит нас в покое?

— Все будет в порядке, — бодро ответил Михась

— Может быть, прощения придется просить?

— Не дождется...

— Его нелегко к рукам прибрать.

— Ничего, приберем, будет нас слушаться.— И Михась вытащил откуда-то из-за пазухи папиросу и спички. Потом присел, нагнулся и чиркнул спичкой. Редкий дымок от папиросы поплыл в тихом воздухе.

Юрик удивился. Он никогда еще не пробовал курить. Никакой охоты к этому занятию у него не было и тогда, когда видел, как курят другие. А тут... тут, где они одни и совершенно нечем заняться, а Михась с независимым видом затягивается и кольцами выпускает дым сквозь сложенные в трубку губы, Юрику тоже захотелось попробовать.

«Я, пожалуй, так не смогу», — не без зависти подумал он.

Заметив, что Юру тянет к папиросе, но сам он не отваживается попросить ее, Михась еще более старательно затянулся и пыхнул дымом Юрику в лицо.

Глаза у Юрия разгорелись еще ярче.

Михась сплюнул и, держа в руке окурок, великодушно предложил:

— Потяни пару раз...

Юрик сразу схватил папиросу и быстренько взял в зубы. Потянул, но тут же поперхнулся и сильно закашлялся.

— Эх, неумеха! — отнял окурок Михась и начал демонстрировать все приемы затяжек.

Юра чувствовал симпатию к Михасю, был ему благодарен за науку и за то, что Михась относится к нему как к равному.

Так и бродил он до полудня за Михасем, словно тень, прислушиваясь к каждому его слову и стараясь подражать во всем. А тот, видя это, расходился все больше и больше. Был он у родителей один, воспитывался баловнем, которому все разрешалось. Работать дома не заставляли, и в свободное от учебы время Михась делал все, что в голову взбредет. Обижал малышей, с пренебрежением относился к сверстникам, особенно к девочкам, не очень уважал старших.