Л. Пантелеев - Твои ровесники

— А уговор? Сказано — не киснуть.

И Михайло почти поволок мальчика подальше.

— Привет, золотокопатели! — крикнул Михайло, толкнул в моторку оробевшего Семку, поздоровался за руку со щуплым мотористом и матросом. Только Семкин отец повернулся к нему боком, раскуривая цигарку, и словно не замечал его.

Семка сел на нос, подальше от отца, и поеживался от ветерка, попахивавшего махорочным дымком.

— Заводи свою жестянку, — бросил Михайло мотористу, — команда в сборе.

Лодка отошла от пирса и, покачиваясь на волнах, вышла из бухточки. Добираться до драги по берегу было трудно и далеко: тропа шла по осыпям, а там, где встречались скалы, уходила в тайгу и давала крюк, поэтому три раза в день моторка отвозила на драгу одну смену и забирала отработавшую.

Ветер, между тем, все крепчал. Лодка неслась как лошадь, преодолевающая барьер за барьером. И всякий раз, когда навстречу моторке шла волна, Семку окатывали брызги, и он вытирал лицо рукавом. Слева тянулись глыбистые скалы, сопки, увалы зеленых падей и распадков, заросших березой и ольхой. Вне себя от радости был бы в другой раз мальчик, но сегодня день был хмурый, ветреный, промозглый и убивал всякую радость, да и мрачная фигура отца на корме не обещала ничего хорошего. И почему у него такой отец? Жалко ему, что ли, если Семка побывает на драге? Ведь он-то, когда вырастет, тоже пойдет работать на драгу, если к тому времени еще останется здесь металл. Это место, где сейчас ведутся разработки, прошлой зимой нашел отец. Люди прорубали во льду майны и ковшом брали грунт для пробы. Из всех трех драгеров отец — лучший. Глаз у него издали видит, где металл лежит, — говорят о нем в поселке. А только что Семке от этого! «Мал еще», — отвечал на любую просьбу мальчика, и весь тут разговор!

— Уматывай! — крикнул Михайло, когда очередная волна окатила их, и вырвал у моториста штурвал. — Хорошими ты нас доставишь на судно! Тебе на печку, а нам работать надо.

И Михайло повел моторку, лавируя между волнами, уходя от прямого удара, и теперь брызги едва доставали Семкины волосы.

Наконец они миновали последний мыс и увидели драгу — высокое, как амбар, здание на двух понтонах. Михайло подлетел к ней, ловко притерся бортом к понтону, и Егор кинул наверх конец. Семка все время опасался, что отец, как это уже было не один раз, не позволит ему вылезть из моторки, и тогда придется ехать назад с отработавшей сменой. Поэтому-то мальчик первый выскочил на палубу судна и за дядей Михайлом побежал в машинное отделение.

— Ну, как оно? — спросил отец у пожилого драгера.

— Качало трохи, — сказал драгер, — да ничего, а вот теперь такую волну ветер поднял, не позавидуешь тебе.

— Дрянь дело, — отец сплюнул, — кабы раму о берег не сломало.

— Может сломать, вишь как нахлестывает… Осторожней будь, Тимофей, а то знаешь…

— Ясно, — обрезал его отец.

Команда сдала смену, села в моторку и понеслась вдоль берега к поселку, а отец в задумчивости обошел судно, осмотрел стрелу, раму с бесконечной цепью стальных черпаков, открыл люки понтонов и заглянул внутрь, не протекают ли. Потом подошел к Михайлу и спросил:

— Работаем?

— А то нет? — удивился Михайло. Он взялся за пусковую ручку и дернул.

Двигатель не завелся. Михайло передохнул, напряг все силы и дернул еще. Внутри что-то стукнуло несколько раз и замолкло. Все сильней и сильней покачивало драгу, все злее и яростнее плескалось море о ее борта. Палуба была мокрая от долетавших брызг, скользкая, и на драге было не очень уютно.

— Давай вместе, — сказал Семка и положил руку на теплую от Михайловых ладоней ручку.

— Не трожь! — крикнул моторист. — Одному уже зубы выбило.

— А ему бы на пользу пошло, — вдруг сказал отец, подходя, — урок вперед был бы… Отойдите оба.

Отец плюнул в ладони, взялся за ручку и, широко расставив ноги, резко дернул. Мотор сразу завелся, и драга вся задрожала, забилась, словно ей вдруг вернули жизнь. Минуты через три по каткам побежала лента черпаков. Похожие на черепах, они уползли в воду пустыми, а возвращались с песком, гравием и камнями, сбрасывали грунт в огромную вращающуюся бочку, которая находилась внутри драги, и, ненасытные, снова неутомимо ползли в море, вгрызались в дно и скалистый берег. А тем временем бочка вращалась и вращалась, и порода с грохотом переваливалась в ней, и у Семки сразу заложило оба уха, и он уже не слышал ни свиста ветра, ни плеска разъяренных волн.

В обед Михайло выключил мотор, к нему подсела Ариша и на верстаке, расположенном в левой части драги, стали развязывать узелок. Егор и Семкин отец тоже полезли за бутербродами и пирожками, один лишь Семка стоял у стрелы и смотрел на берег. О еде-то он совсем и позабыл. Слушая, как булькает за спиной молоко в бутылке, он глотнул слюну. Чтобы подальше быть от обедающих, он быстро прошел вдоль палубы на корму, взобрался по лесенке на площадку и выглянул в дверцу — через нее по ленте транспортера уходит в море переработанная порода. Целые островки этой породы темнели в воде, и волны с шумом разбивались о них.