Л. Пантелеев - Твои ровесники

Посмотрел на часы.

— Давай собираться, тезка, гудок скоро.

И вдруг ожил цех, зашумела, загудела ребятня, замелькали шапки.

Петр Иванович почти выбежал в проход, закричал:

— Не разбегаться! Чтоб у каждого станок был в порядке.

Торопливо шел между станками и видел: все как полагается. Пожал плечами.

— Ну, что ты скажешь? Не умею я с вами… Да ну вас…

Стало стыдно во второй раз. Боялся посмотреть на ребят, а те кричали со всех сторон:

— До свиданья, товарищ начальник.

Петр Иванович распрямился, поднял обе руки и только одними кистями махал им. И мелко, мелко смеялся про себя.

— Ну чего я с вами, чертенятами, делать стану. Не цех, а птичник… Галчата и только…

Петр Иванович не ходил больше в контору. Не хотелось встречаться с Александром Владимировичем. Стыдно было явиться к нему: накричал тогда Петр Иванович на него, а прав-то все же был он — Александр Владимирович.

Петр Иванович видел это теперь совершенно ясно. «Списочный состав» жестоко подвел его, но в хорошую сторону. Петр Иванович в тайнике души надеялся, что ребята сорвут у него работу и дирекция завода избавит деревообделочный цех от «списочного состава», а этот «списочный состав» оказался подлинно рабочим составом, с которым можно работать и хорошо работать.

Прохаживаясь по цеху, Петр Иванович останавливался возле каждого.

Петр Иванович не раз замечал, что многие ребята работают упорно и молча. Он остановился у станка одного из таких угрюмых, взял деталь, проверил ее размеры, положил деталь обратно, посмотрел на парня и спросил:

— Какие-то вы такие, словно кто вас обидел?

Парень удивленно вскинул на него глаза и коротко ответил:

— Немцы.

— А ты видал их когда-нибудь живыми?

— Добрая половина наших ребят смоленские… Все были под немцами.

— Вы? Были?

Он не сказал больше ни слова, не спросил ничего. Постоял еще немного и медленно пошел вдоль цеха.

Вечером этого дня заместитель директора спросил его:

— Ну, как?

— Свыкаться, как будто, начинаем.

Заместитель прищурил глаз.

— Может быть, недоволен чем?

Петр Иванович спокойно ответил:

— Пока ничего. Поспешишь — людей насмешишь. В прошлый раз погорячился, а сейчас обожду. Посмотрю, тогда и разговаривать стану.

И больше об этом разговора не начиналось.

А дни шли.

Без четверти восемь распахивались двери, и весь галчатник разом врывался в цех, с шумом, криками приветствуя Петра Ивановича. Петру Ивановичу давно бы пора было привыкнуть к этому шуму, но он всегда вздрагивал, и ему казалось, что это ворвались не ребята, не его рабочий состав, а какая-то взрывная волна, готовая все смести и разнести на своем пути. И он выходил из закутка, вернее, выбегал с раскинутыми руками, словно стараясь предотвратить неизбежную гибель всего цеха. Потом махал рукой и ворчливо отзывался на приветствия ребят:

— Потише бы вы! Эк, как расшумелись!

А ребята расходились по своим местам, к своим станкам, подносили материалы, выкладывали инструменты, просматривали задания на день.

И ровно в восемь цех вступал в жизнь.

А к концу дня Петр Иванович с обычным для него волнением подходил к доске показателей. Вихрастая девчонка из «списочного состава» подводила итоги. И если отбросить самые первые дни, когда Петр Иванович распределял ребят по станкам, проверял их работу, знакомился со всеми, то за последние две недели выработка ниже ста процентов ни разу не снижалась. Были такие ребята, у которых она доходила до 110—115 и больше. И впереди всех всегда шел Петр Иванович Самойлов — младший. Близ него стояло имя Медведева.

Петр Иванович-старший, взглянув на итоговую цифру, удовлетворенно переводил глаза на ту сторону, где должна быть фамилия младшего, и ребята замечали, как улыбка пряталась у него под усами. Значит — доволен.

У него стало привычкой несколько раз подходить за день к станку своего тезки и спрашивать:

— Идет?

— Как по маслу, Петр Иванович!

— Ну и хорошо.

Кивал бородкой, поднимал очки и отходил дальше.

Его тезка шел впереди, хотя ростом он был меньше всех. И в то же время Петр Иванович-старший замечал, что работа младшего идет скачками, неравномерно. Временами можно было видеть его вялым, забывчивым. Порою у него останавливался станок, и сам он будто проваливался куда-то, а потом появлялся вновь, и станок начинал гудеть напряженно, захлебываясь.

Как-то раз Петр Иванович из разговоров ребят услышал, что отец у его тезки был на фронте, но что с ним произошло — он недослышал. Расспрашивать не решился. Думал, что будет такое время, когда младший сам придет и расскажет ему все.