Алки Зеи - Петрос идет по городу

«Подожди, Петрос тебе поможет».

Он брал тяжеленную корзину за одну ручку, девочка — за другую.

«Хозяйка прибьет меня, если увидит нас вместе», — испуганно шептала служанка.

Потом, освоившись понемногу, она вступала с ним в разговор. Часто рассказывала, как боится спать на антресолях. Ей казалось, что на нее обрушится низкий потолок; и летом, выйдя во двор, она дремала, сидя на наружной лестнице, ведущей на террасу. Если бы госпожа Левенди застала ее там утром, то могла бы подумать, что служанка вышла за чем-нибудь из дому и невзначай прикорнула, усевшись на ступеньке.

«Ты спишь на ходу, лентяйка!» — распекала ее хозяйка.

Итальянец, как видно, ничуть не боялся низких потолков. Мама же считала, что антресоли — самое надежное место. В случае, если ночью придут с обыском, Гарибальди сможет вылезти из окна на черный ход и, поднявшись на террасу, перебраться на крышу соседнего дома. Все предусмотрела мама! И пока она ходила из комнаты в комнату, собирая одежду, одеяла и простыни для итальянца, он следовал за ней как тень, словно боялся хоть на минуту остаться с глазу на глаз с остальными членами семьи.

— Будь он красавцем, я бы решил, что моя дочь просто влюбилась в него, — пошутил дедушка. — Но он…

— …достоин только жалости, — договорила за него Антигона.

Когда Петрос лег спать, ему внезапно почудилось, что в дом вернулся Тодорос и его панцирь стучит «гап-гуп» по ножкам стульев. А это Гарибальди в солдатских ботинках топал, ходя за мамой.

Папа был прав: от немцев добра не жди. Возможно, для маленьких цариц и для бакалейщицы при них ничего не изменилось, но для госпожи Левенди, Лелы, Жабы, семьи Петроса и прочих соседей изменилось очень многое.

Казалось, Жаба задумал стать оперным певцом. Он ни с того ни с сего принимался распевать во всю глотку, и тогда дедушка говорил:

— Раз Жаба поет, что-нибудь хорошее услышим вечером по радио.

— Sie heißt Lili Marlen [38] Ее зовут Лили́ Марле́н (нем.) . , — разливался соловьем Жаба.

Все быстро разгадали его фокус: он притворялся веселым, чтобы люди думали, будто немцы одерживают победы.

— Он принимает нас за идиотов, — выходил из себя дедушка.

В маленьком квартале, где жил Петрос, никто не мог спать спокойно, хотя иностранные радиостанции громко вещали: «Победа приближается», хотя на фронтах наступали русские и англичане с американцами.

«Черная клетка» кружила по улицам, то и дело останавливаясь у чьей-нибудь двери. Сегодня они… завтра мы…

Сотирис уехал к Ахиллесу. Об этом, кроме Петроса и Янниса, не знал никто, даже Антигона. «Чем меньше мы знаем друг о друге, тем лучше». Разве не так сказал сумасшедший в пижаме? Петрос не знал ничего о господине Григо́рисе, жившем в соседнем доме. А он оказался таким важным человеком, что за ним приехала «черная клетка» с десятью вооруженными до зубов немецкими солдатами; его подняли на рассвете с постели и увезли куда-то.

Господин Григорис, почтовый служащий, уходил с утра на работу, а вечером сидел в кофейне и так шумно прихлебывал кофе, что слышно было на противоположном тротуаре. Петрос его невзлюбил, так как при каждой встрече на улице слышал от него один и тот же вопрос:

«Ну, пострел, как твои успехи в школе?»

Ничего не знал Петрос и о госпоже Ни́ки, которую вместе с двумя дочерьми тоже арестовали немцы. Когда они с Сотирисом были еще малышами, то звонили к ней в квартиру и тут же прятались в подъезде. Госпожа Ники открывала дверь и, не увидев никого, кричала:

«Бесчувственные создания!»

А они в своем тайнике прыскали от смеха.

Яннис перестал ночевать дома. Чтобы повидаться с ним, Петрос ходил в другой квартал к незнакомым людям. В скульптурной мастерской больше не собиралась молодежь. Там жила теперь блондинка по имени Ма́ро, с волосами в мелких кудряшках, как у негритянки. Она играла на скрипке. Под видом уроков музыки Петрос ходил к ней два раза в неделю. В скрипичном футляре он приносил пачки газет в одну страничку, которые печатал Яннис со своими друзьями где-то в прачечной. Кроме «здравствуй», Маро не говорила ему ни слова. Молча вынимала газеты и отдавала ему пустой футляр. Петрос немного мешкал, ожидая, не заведет ли она с ним беседу, и успевал полюбоваться на глиняную Дросулу. Но Маро, поздоровавшись, больше не открывала рта. Она смотрела всегда на Петроса равнодушными глазами, никогда не улыбалась, но и не выглядела печальной. Лицо у нее было точно высечено из камня, но не Ахиллесом, потому что камень оживал у него под руками…